Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР

В семь часов родительское собрание. Моя мама сидит за моей партой, как школьница и делает мне страшные глаза, она хочет, чтобы я отошла от двери, а не подсматривала в щёлку. Но как я могу отойти, если сейчас моя очередь. Мы все: я, Денис и Ленка Ефимова, которую не с кем было оставить дома, по очереди следим, что происходит в классе. Валентина Ивановна стоит к нам полубоком и всё время говорит, поэтому ничего не замечает. Зато все родители косятся на дверную щель, но никто нас не выдаёт. Я рассматриваю родителей одноклассников, очень легко узнать, где, чьи мамы и папы, потому что все сели на места своих детей. Но я и так бы догадалась, кто есть кто, оказывается, чужие родители очень похожи на своих чад: вот папа Юрки Быкова – моего соседа справа, откинул крышку парты, чтобы сесть поудобнее, и тут же закрыл обратно, при этом густо покраснел и покосился по сторонам, точно так же озирается Юрка, когда лепит свои сопли из носа под откидную крышку. Мама отличницы Юли Ивашевой всё время кивает головой, – хочет понравиться дочкиной учительнице. Юлька тоже всегда так делает, за это Валентина Ивановна называет её самой внимательной девочкой. Бабушка Женьки-двоечника зевает и вертится.

Валентина Ивановна пошла между рядами, строго указывая на исписанные ручками столешницы. Родители опускают глаза, будто бы эти солнышки и домики на крышках парт рисовали они сами. Я вспоминаю, что на моей парте, как раз посередине, рядом с границей, прочерченной Юркиным циркулем, нарисована кошачья мордочка. Это на математике я вспоминала нашу кошку из деревни. Теперь я делаю маме страшные глаза, мама машинально перекладывает свой блокнотик поближе к локтю Юркиного папы.

Мы с мамой идём домой по тёмному скверу. Она молчит. Моя мама умная, и не будет ругать меня из-за такой ерунды, как рисунок на парте. У неё много других проблем. Это я знаю с детства.

Мы – весёлые ребята. Мы – ребята-октябрята

Я стою в актовом зале, меня тошнит от кефира, который давали на завтрак. Я не люблю кефир, но Валентина Ивановна заставила всех допивать его, и лично проверила стаканы. Первые классы сегодня принимают в октябрята. Какая-то тётя в синем платье, видимо, директор школы, призывает нас порадоваться этому. Я не вижу для себя лично никакого интереса в этом событии, тем более, что сейчас меня волнует другое. Я боюсь вырвать прямо здесь – в зале, на глазах одноклассников, но ещё сильнее боюсь нарушить торжественность и отпроситься в туалет. Валентина Ивановна смотрит на меня внимательно и начинает пробираться по над стенкой в мою сторону.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает она, наклонившись.

– Мне плохо, – шепчу я.

Учительница выводит меня из зала, я очень боюсь, что она поведёт меня в медкабинет, поэтому делаю вид, что плохо мне «не так чтобы уж очень».

– Можно я посижу в классе? – прошу я.

– Сама дойдёшь? – Валентина Ивановна оглядывается на зал, оттуда слышатся звуки аплодисментов.

– Дойду, – я улыбаюсь из последних сил, и мчусь в туалет. Еле успеваю добежать до умывальника. Меня рвёт на белую, с синим кружочком, головку краника, на манжеты школьной формы и на кончик косы. Запираюсь изнутри на швабру и долго привожу в порядок себя и окружающую территорию. Бегу по пустынным коридорам к своему кабинету и только там перевожу дух. У меня в кармане белого фартука железная октябрятская звёздочка. А я хочу маленькую пластмассовую, как у Инки и Дениса. Я даже не знала, что такие бывают. А сегодня утром увидела, и теперь моя мне совсем разонравилась. Но делать нечего. Прикалываю сама себе на бретельку портрет маленького Ильича, и жду своих. Им, наверное, сейчас надевают звёздочки старшеклассники. Я сижу в пустом классе и думаю, не расскажет ли Валентина Ивановна медсестре, что мне было нехорошо. Я думаю об этом, заодно раскачивая языком верхний зуб. Наверное, завтра выпадет…

Дневник наблюдений и здоровый образ жизни

Жизнь второклассника в корне отличается от малявок-первачков. Мало того, что у меня появился свой ключ от комнаты, который надо носить на шее, на кожаной верёвочке, я к тому же учусь во вторую смену. И до часу дня нахожусь в пустой секции совсем одна. Все взрослые на работе, Римка в школе, а Славка и Оксанка в саду. Правда, в другой секции ссорятся дядя Вова с тётей Олей. Но они не считаются. Они никогда не ходят на нашу сторону, не смотрят телевизор у тёти Лены, и не гадают на картах, как делают наши мамы. И их дочка Аня – очень глупая и не умеет играть, хотя ей так же, как и Оксанке пять лет. Я варю себе яйцо в кружке и в сотый раз читаю плакат, висящий перед моими глазами на стене кухни: «Где овощехранилища подобны, там овощи в итоге несъедобны». На картинке нарисован дырявый валенок, из его дырки торчит морковка, две капусты, кукуруза и ещё что-то зелёное. Зачем рисовать такие плакаты? По-моему и так никто не хранит овощи в валенках.