Жилец

В первое время я всматривался в лица встречных девушек, а потом наступила осень, начались занятия в Маринином техникуме. Я без особого огорчения перестал надеяться на встречу. Жизнь вернулась в привычную колею. Дни были похожи друг на друга, как солдаты на плацу, единственное, что я потерял или обрел, так это то, что я перестал ждать не ждать чего-то, а вообще ждать. Я не ждал от жизни ни хорошего, ни плохого, ни-че-го. Женщины появлялись и уходили, одна из них задержалась больше года, но тоже ушла, хотя и была беременной. Поначалу мне было непонятно, что им нужно, ведь я ничего плохого им не делал, но со временем я понял, что кроме того, что я им не делал ничего плохого, я не делал и ничего хорошего. Выхода из этого положения я не видел, да особенно его и не искал, по большому счету меня устраивало все, как есть и я решил для себя, пусть все идет своим чередом. Новых стихов не писалось, иногда вымучивал несколько строф на заказ по случаю. Бывало, для себя читал стихи, в основном чужие, или «пережевывал» ранее мной написанное. Несколько раз по старой памяти поднимался на глей, безрезультатно — Дода не встречал и ничего там особенного не происходило.

Со временем ангельский образ Марины-шахтерского дитя размылся до неузнаваемости, его заменил, как ни странно, образ взрослой Марины, моей мимолетной женщины, и что удивительно, с годами он становился все контрастнее и ярче, но и абстрактнее, все меньше и меньше походил на реальную Марину. Со временем я не заметно для себя, стал с ним разговаривать и мы беседовали на разные темы. Чаще всего это происходило, когда я бывал сильно пьян. В своем затуманенном алкоголем сознании я понимал, что воображаемой Марине не нравиться, что я пью, но она никогда меня не укоряла, я это ценил и наши иллюзорные отношения продолжались.

На работе все шло, как и должно было идти, вследствие отсутствия у меня рвения, участок опять скатился на последнее место и меня, учитывая прошлые заслуги, мягко освободили от занимаемой должности и даже вроде бы с повышением, перевели на другую, недавно учрежденную должность заместителя начальника шахты по безопасности, а уже оттуда спустя несколько лет отправили на заслуженный отдых в связи с достижением пенсионного возраста.

* * *

На дворе стоял конец августа, вечер был безветренным, пахло разогретой дневным зноем полусухой травой, повсюду слышался стрекот сверчков. Я не торопясь подошла к трансформаторной будке и остановилась. Домой идти не хотелось. Огромная луна плыла по безоблачному небу, освещая все вокруг серебристым светом. Свет был настолько ярок, что деревья и трансформаторная будка отбрасывали на землю густые тени. Я залюбовалась.

— О-па! Вот ты нам и нужна, — вышедший из-за будки мужчина протянул ко мне руки, пытаясь обнять. Я увернулась.

— Оставьте меня по-хорошему, мне нужно идти! — сказала я.

— Идти? Куда? Ты уже пришла.

Он опять попытался меня обнять. Я перехватила его руку и вывернула ее ему за спину, это был болевой прием, мужчина вскрикнул. От неожиданного удара чем-то тяжелым по голове я потеряла сознание. Пришла в себя обнимающей ствол дерева скованными наручниками руками, с кляпом из моей майки во рту. Мужчины находились невдалеке один, стоял и смотрел на меня, второй рылся в моей сумке.

— Ни хера интересного, книга какая-то иностранная, — он взял словарь, повертел его и швырнул в темноту. — О, а вот уже интересно, смотри, это же трусы, а ты говорил приличная девочка, приличные девочки свои трусы в сумочках не носят. Сейчас проясним.

Он подошел ко мне. Чиркнул зажигалкой и осветил мое лицо.

— О, блядь, вот так встреча! Ты, конечно, сука помнишь, как тут нас положила, еще и мою финку увела? Я тебя не забыл, сейчас за все ответишь по полной.

Мужчина сильно ударил меня кулаком в живот. От резкой боли потемнело в глазах.

— А ну подержи ее, чтобы не брыкалась. — Обратился он к своему товарищу.

Затем подошел ко мне сзади, задрал юбку и начал насиловать. Боль, беспомощность, отвращение сковали мое тело.

— А теперь меняемся местами. — Застегивая брюки сказал насильник.

— Я не хочу, ты отомстил, ну и хватит с нее.

— Э, братан, так не пойдет, значит, я злодей, а ты белый и пушистый, а если вдруг прижмут, то сдашь меня с потрохами. А ну давай, не зли меня.

Они поменялись местами и насилование продолжилось.

— Ну и что теперь будем с ней делать? Если отпустить, она шум поднимет мы даже далеко уйти не успеем. — Опасливо полушепотом проговорил второй.

— Не ссы, сейчас все порешаем.

Говорящий, мой давний знакомец, подошел ко мне сзади и опять чем-то ударил по голове. Очнулась я под утро, лежа в кустах, рядом валялись майка и распотрошённая сумка.

С тех пор прошли годы, а я помню все в мельчайших подробностях. Тогда я думала, что схожу с ума, слезы заливали глаза, болела голова и все тело, казалось, это конец, дальше жить незачем. Я сидела на траве, качаясь из стороны в сторону, сильно кружилась голова. Собрав остатки сил, встала, надела майку, попыталась отыскать словарь, нагнулась, в глазах потемнело, боясь потерять сознание, я выпрямилась и качаясь побрела домой.