Жилец

Вечером мы встретились возле клуба с Галей, она, как и все в этом поселке, уже знала о вчерашнем происшествии, набросилась на меня с кулаками. И я, чтобы ее унять, прижал к груди и поцеловал в слегка приоткрытые губы. Галя сникла, перестала сопротивляться, потом обняла меня за шею и закрыв глаза поцеловала. Спустя мгновение, придя в себя, отшатнулась и тихо проговорила:

— Ой, Степа, что ты делаешь! Люди же кругом, завтра будет знать весь поселок.

В тот вечер мы долго гуляли по парку, часто останавливались и целовались. Настало время прощаться, подошли к нашей трансформаторной будке, я был полон решимости продолжить путь до самого дома, но Галя категорически запротестовала, пообещав мне это сделать в следующий раз и днем, потому что ночью я оттуда точно не выберусь. Следующий раз наступил только через самую длинную в моей жизни неделю. Я работал во вторую смену, а она оканчивалась очень поздно, так что о встречах с Галей я мог только мечтать, что я и делал, но все проходит и мы с Галей опять встретились в привычном месте и в привычное время, а вместо ставшей уже привычной прогулки по парку Галя повела меня к себе домой. Это были незабываемые впечатления. Прежде всего, сам Шанхай! От трансформаторной подстанции мы прошли несколько метров, а потом миновали небольшую лесопосадку и перед нами на пригорке появился поселок причудливых строений. Домами их назвать я не могу, это были разновысокие хибарки, лачуги, конуры, построенные из всего, что хоть как-то могло быть использовано для строительства, и издали казалось, что они не построены, а свезены и свалены в одну беспорядочную кучу. Когда подошли совсем близко, стало видно, что это не только строения, но и вокруг каждого был небольшой, в большинстве неправильной формы участок земли, огражденный кривым забором, а за ним, как правило, из обпила сооруженный навес для дров, небольшой короб для угля и туалет, который здесь называют уборной.

Кое-где виднелись низкие сарайчики, возле которых копошились грязно-серые куры. Сами хибарки имели странные формы, друг на друга не похожие. Стены, сделанные из чего угодно, у кого-то это были старые, ничем сверху неприкрытые шахтные деревянные затяжки, добытые тут же, на терриконе, были лачужки, беленные известью, из-за которой местами проступала коричневая глина, встречались постройки из самана. Окнами служили куски стекла, вмазанные прямо в стены. Деревянные, почти плоские крыши покрыты прорезиненным брезентом из отслуживших свой срок шахтных вентиляционных труб. Улиц в привычном понимании не было. Домишки располагались вдоль узких кривых проходов и по одному из них молча шли в глубь поселка мы с Галей. В некоторых местах проход раздваивался, а иногда пересекался с другим проходом.

Наконец со словами: «Вот мы и пришли», Галя остановилась у перекошенной калитки. Просунув руку в щель, открыла ее и прошла в маленький дворик.

— Проходи, будь как дома. — Галя закрыла калитку и посмотрела в мои глаза. Что она в них увидела, не знаю, но посерьезнев спросила:

— Обалдел?

Я неопределенно пожал плечами. Выразить словами впечатление от увиденного я бы не смог, да и не хотел. Галя открыла дверь и, пропуская меня вперед, предупредила:

— Пригни голову и так двигайся к столу, а дойдешь, сразу садись на табурет. Эта хижина не рассчитана на великанов, а для нас с мамой этой высоты вполне достаточно.

Я молча пробрался и сел.

— Сейчас будем пить чай.

Галя поставила на электрическую плиту чайник, зазвенела посудой, накрывая на стол, и при этом рассказывала историю своей семьи.