Жилец

«Бедный мой ребенок! Что с нами будет?» Стараясь не шуметь, Наталья вышла из комнаты дочери, тихонько прикрыв за собою дверь.

Разобрала постель и легла. Казалось, что простыни, подушка и все вокруг пахнет Степаном. Спать не хотелось. Наталья, закрыв глаза лежала на спине. Перед внутренним взором проплыла череда событий уходящего дня, постепенно вернулось состояние безысходности и ничем неизгладимое чувство вины перед дочерью и перед Степаном. Ей уже казалось, что она намеренно устроила то, что произошло у входа в подвал, ведь могла после ванны надеть трусы, могла, но не надела? Обязательно ли нужно было присесть на корточки, а не просто нагнуться? И потом, могла бы отказать Степану, могла, но не захотела. Получается, что во всем виновата она и только она. Горькие слезы раскаяния заливали глаза. Чтобы заглушить рыдания, Наталья перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Немного успокоившись, села на кровати. Наверное, долго сидела просто так, ни о чем не думая, внутри было пусто. Включила ночник, посмотрела на мокрую подушку, встала и заменила ее сухой. Сон не приходил, а просто лежать не хотелось. Как будто прощаясь, медленно обвела взглядом ставшую привычной уютную комнату, мебель, которую они долго выбирали с дочерью, шторы и гардины, которые они шили вместе, казались, как и все в этой комнате, преданными ею. Вспомнилось, как она складывала вещи, собираясь куда-то уходить, как успокаивал ее Степан, как потом она была счастлива и как это счастье быстро закончилось. «Так ведь было!» — Наталья горько усмехнулась. «Да, было, но прошло и на том спасибо!». Продолжая улыбаться сквозь слезы, подумала: «Бежать глупо, прав Степа, из этого ничего хорошего не получится, будет всем только хуже, надо просто тихо уйти, уйти насовсем, уйти из этой жизни. Это единственный правильный выход!» Неожиданно ее блуждающий взгляд остановился на иконе. Наталья поднесла ночник поближе. Слабый свет лампочки высветил из полумрака светлый облик, казалось, Богородица смотрит прямо в глаза Наталье, смотрит без осуждения, строго, но участливо. Наталья, не отдавая себе отчета, опустилась на колени перед иконой, руки сами по себе молитвенно сложились на груди.

Незаметно для себя Наталья заговорила шёпотом, обращаясь к Деве Марии: «Матушка Богородица, помоги мне, подскажи, как мне дальше жить и жить ли вообще. Сама я не знаю и ничего не понимаю, помоги мне. Я полюбила мужчину, впервые полюбила и так, что готова ему отдать всю себя, свою жизнь, люблю его давно, с тех пор, как увидела, и нет мне покоя от этой любви, сплошные муки, чтобы я ни делала, куда бы ни шла, всегда вижу его перед собой, это очень приятно, но и очень больно, а он полюбил мою дочь и теперь она его жена уже почти два года. Я искренне, всей душой рада за нее, но и очень больно. До сегодняшнего дня мне удавалось скрывать свою любовь от всех, держать себя в руках, а сегодня я согрешила, всю себя отдала ему, моему любимому человеку, отдала без колебаний и сомнений, по первому его желанию. Мне было очень хорошо с ним, о таком я даже не могла мечтать, но этим я искалечила жизнь моему ребенку, единственному родному человеку, я отняла у нее счастье, не забрала его себе, нет, просто отняла. Понимаю, за то, что я сделала, мне нет ни оправдания, ни снисхождения, да и не нуждаюсь я в этом, я сама себя уже осудила строго, как могла, но это ничуть не уменьшает мою вину и не уменьшило мои страдания. Я думаю, великий грех мой стал еще большим от того, что я сегодня в первый раз за всю мою жизнь была по-настоящему счастлива, счастлива как любящая и любимая женщина, была просто счастлива, как никогда. Пусть это счастье было коротким, но оно было и теперь я должна умереть. Но как это правильно сделать, чтобы мои дорогие люди поняли и простили меня я не знаю, Матушка Богородица, помоги мне, я запуталась, но ясно понимаю одно, что другого пути у меня нет. Ну что ты молчишь?»

Наталья опять заплакала. Плакала беззвучно, боясь разбудить Галю, хотя на самом деле ей хотелось не то что рыдать, а во весь голос выть по-волчьи. Дверь в комнату потихоньку отворилась, на пороге стояла Галя. Она со страхом глядела на преклоненную перед иконой мать и по содрогающимся плечам поняла, что мама плачет. Постояв немного, Галя также потихоньку закрыла дверь, что-то подсказывало ей, что маме нельзя мешать, нужно оставить ее одну.

Вернувшись к себе, Галя села на кровать. Вспомнив увиденное, заплакала: «Это я виновата, эгоистка, у меня есть Степа, я его очень люблю и готова как собачонка не отходить от него ни на шаг, преданно заглядывая ему в глаза, каждое мгновение хочу быть рядом, а о маме стала забывать, нет, не забывать, просто мама как-то отодвинулась на задний в сторону, все реже мы стали обсуждать какие-то вопросы, я перестала доверять ей свои секреты, просить ку нее советы и это с моей стороны безжалостно, ведь у нее, кроме меня, никого нет, она отдала мне все, а я оказалась… Нет, с завтрашнего дня все будет по-другому». С этой мыслью Галя легла в пастель и, завернувшись в одеяло, тут же уснула.