Жили-были

Три молодца радовались особо бурно. Как-никак, но сбывали с хозяйства обузу-девку. Да не просто на сторону, словно под гору кадкой без обруча, а прямо с рук на руки дельному человеку Калистрату Збруеву, хоть и порченому городом, но не забывшему сельский домострой. Вон, и о будущем хлопочет, если только дураком не прикидывается с кузней-то. Хорошее дело, лошадей ковать возле проезжего тракта! Да и сестрица нос не воротит от своего счастия. Здоровый конь, борозду нащупает и своего не упустит. Хоть сейчас готов подол задрать, по глазам видать. А как без детей в натуральном хозяйстве? Да никак! А если ещё и при мельнице, как тятенька, Клим Савватеевич, советует? Собственных-то рук со временем не хватит, чтоб весь приход мукой засеять.

— Мукомельню будем ставить на Крутоярье вверх по Устюг-реке, прямо за мостом, где дороги сходятся, — как о деле решённом, вдруг объявил Клим после второго полуштофа.

— А где же ещё, если не на въезде в Большие Кочаны? — дружно подпели сыновья своему родному тятеньке.

— Нет, заложим кузню, — положил на всё с прибором жених, не вошедший, правда, ещё во всю родовую силу. — Я уже и с железом в городе сговорился.

Вот с этого всё и пошло вперекосяк. Первым кузнеца приголубил по рылу будущий тестюшка Клим Савватеевич. Да так, что юшка ручьём пошла из зятьюшкиного задорного носопыря прямо на говяжий студень.

— Так его батюшка, чтоб знал наших, — взревели разом Дементий, Софроний и Гавриил. — Не перечь супротив прародителей, — и разом стеной пошли на всё собрание.

А так как кругом были все свои, то вышло от души и без стеснения. Да и сколько можно без дела за столом носом клевать? Раззудись плечо, размахнись рука — и по чужой сопатке без ложного стыда наотмашь. Гулять, так гулять! Вот таким обыкновенным манером все накрепко и перезнакомились в который уже раз. Тем более, что Калистратушка не один припёрся, а с роднёй чуть не до пятого колена. То есть всё по обычаю. Даже батюшка, Фаддей Карпыч, не удержался. Правда, помогал словесно и невпопад:

— Клим, — голосил он из-за божницы, — мы к вам с образами, а вы нам в рыло. Не по-христиански этот хоровод пошёл и куда как раньше срока. Бывать твоей Фроське вековухой. Скажи Калистратушке спасибо, что не девкой помрёт. Вразумил господь сынка на подвиг, а твою-то кто теперь порченой возьмёт?

Зря папашка подноготную тайну выдал на чужом подворье да при неравных силах! Калистрат с Ефросиньей и своей тени сторонились, когда стакивались на грибных да ягодных местах. А тут принародная слава женскому греху. Как стерпеть родственнику?

— И не таковских выдавали, — под потолок взвился голосом Клим Савватеевич и кинулся к свату с деревянным черпаком, как с сабелькой.

Тут-то и вскипел такой заполошный бой, что жениха без памяти выкинули не то что из-за стола, а прямо вон из избы на проезжую дорогу. Чуток оклемался Калистратушка, сел на обочину, поджавши под себя ноженьки, да и заплакал горькой слезой по прибитой зряшно молодости, по сгоревшей в родовой злобе любви. А как припомнил Ефросиньюшку, её лилейное тело и медвяные слова, так и взрыдал в голос, воззрившись на полную луну, что клинилась ядовитым жёлтым глазом в мужицкий прищур сквозь солёную слезу.

Лазарь и Максимилиан шли по одной и той же дороге, однако, навстречу друг другу. Каждый думал о своём, но с верой в победу. Над кем или над чем, ещё в глубине тёмного сознания отчётливо не обозначилось, но каждый для себя самого знал, что верх возьмёт именно он и при любом раскладе сил, едва лишь обозначится супротивник. Так уж было заведено в этом сумеречном мире: для самоутверждения надобно кого-нибудь загнобить! Такова суровая правда жизни в потустороннем мире без памяти.

Оборотень первым обнаружил вампира ещё за версту. Унюхал несвежий запах Максимилиана своим чутким носом. На то и волк, а не могильный червяк! «Вот и свиделись, как не думалось, как не гадалось», — мелькнуло в голове Лазаря. «Вот и посчитаемся за что ни попадя», — тюкнуло в темя у Максимилиана, и враги пошли на сближение. А луна, выглянув в прогалину меж тучами, разгорелась ещё шибче, озарив мёртвым светом место ристалища пакостливой мерзости. Оборотень озверел, выпустив когти на могучих руках и напрягся телом для прыжка, а вампир мраморно забелел заострившимся лицом и обнажил клыки, прожигая красным глазом туманный морок ночи. Ещё мгновение, и напрягшиеся ужасом тела бросятся в смертельные объятия друг друга. Мгновение, и остатки серой шерсти разлетятся по кустам, а лоскуты белой кожи ремнями лягут вдоль дороги.