Читаем Жили-были мужики полностью

Плюнул дядечка объясняющий, да и говорит:

– Ну вот, представь: есть у тебя кот.

– А чего представлять? У меня и так есть!

– Ну и вот. Живёт, зараза наглая, и хорошо ему. То на стол запрыгнет тарелку твою проверить, то с улицы в постель к тебе – греться, значит, а то и туалет забудет где, сделает на самом видном месте..

– Э-ххе! – вздыхает наш мужик. – Всё про моего гада рыжего!

– Ну, значит, должен понять и про себя! – отвечают. – Вот, к примеру, как ты думаешь, когда кот твой с грязными лапами в постель к тебе залез, хорошо ему?

– Ну так конечно неплохо! – мужик наш в ответ. – И в тарелке моей ему совсем хорошо!

– А вот, к примеру, ты только его накормил, а он тебе все штаны изорвал когтями: дескать, давай ещё, ещё хочу?

– Ну уж дудки! – мужик наш говорит. – В этом разе я его и погулять могу отправить. Прямо за шкирку да через порог, чтобы не наглел!

– Ну, а теперь понял? – спрашивают мужика нашего.

– Что понял? – удивляется мужик. – При чём тут я и кот?

А вот тут уже и дядечка, что ему объяснять взялся, тоже плюнул, и распрощался с мужичком нашим.

А мужичок до сих пор иногда идёт-идёт, да призадумается: зачем это ему про кота рассказывали?

Притча двадцать восьмая

Жил-был мужик.

И всё-то он всю жизнь рвался, и всю-то жизнь крутился, и всё-то он хотел, чтобы и у него всё было, и другим чтобы не мешать, и чтобы он свою работу делал, а остальные чтобы свою, и всем тогда стало бы хорошо. Только вот то мужик наш устанет до крайних степеней, то сослуживцы его свою работу хоть и делают, а нет-нет да и ему подкинут красоту такую, что кроме выговоров ничего не заработаешь; а то за его же, мужичка, деньги, подсунут ему такое, что как у Зощенковского крестьянина, только и остаётся охнуть: «За что три года солому жрал?»

Заработал наш мужичок и седину в бороду и беса в ребро, и болячек всяких поднакопилось, и к своему времени понял мужичок наш, что если у тебя есть совесть, то не надо бояться, что тебя испортят деньги, потому что они с совестью не живут, и их никогда не бывает там, где совесть. Покумекал наш мужик, покумекал, да и при таком раскладе решил в храм пойти – может там помогут. Давно собирался, даже «Отче наш» давно уже выучил наизусть, и Евангелие иногда почитывал, да по-настоящему всё время в беготне выбрать не получалось.

Ну и вот: собрался мужичок наш, узнал, во сколько воскресная служба начинается, помылся, надел рубашечку чистую, пришёл. Стоит. Батюшки-святы! Ни словечка-то из того, что поют и говорят, не понимает! Все куда-то то ходят, то наоборот, стоят – не шевельнутся, то вдруг петь начинают. Ну, «Отче наш» это у него хорошо получилось – поддержал вместе со всеми; а вот другую так и не получилось. Вышел мужик наш из храма после службы грустный. Должно бы вроде полегчать, как он ждал, а оно вон как – ещё хуже стало!

Но не стал успокаиваться мужик наш – пошёл ещё. Потом ещё. Потом ещё, и попалась ему женщина знакомая, что уже не первый год в храме. Вызнал он всё у неё, купил пару книжек в свечной лавке, выучил и «Символ веры» тоже. И так и начал: почитает-почитает дома книжечку, да и ещё просветится. Через полгода уже точно знал, в каком месте в литургии начинать «Верую…» надо. Незадолго и до утреннего правила дошёл, а там и вечернее подтянулось. А через год уже и пару псалмов знал наизусть, да и ещё пару учить начал.

И вот вроде уже всё – должно бы уже хорошему начаться, а нет: нет пока хорошего. И так уж сильно мужик наш ждал, когда читал «… окропиши мя иссопом и очищуся..», что вот сейчас батюшка кропилом махнёт на него, и все болячки с него ссыпятся, и пойдёт он, как новорожденный – чистенький и благостный домой. Ан нет! не ссыпаются болячки…

Задумался наш мужик. Крепко задумался. Что-то, значит не так делаю – подумал. Посмотрел, головой покрутил – ох ты ж, так-не-так! На утреннее правило встаю, а кругом пыль с паутиной, под ногтями помидоры высаживать можно, и носки дохлые кругом валяются! На вечернее встаёт грязный, как кочегар, да и комната чуть-чуть от свинарника отличается. Поправил мужик бытиё своё – перед правилами взял в привычку убраться, да себя в порядок привести.

На посты свои посмотрел: уж коли мяса нельзя, да молока, так мужик капустой да макаронами так накидывался, что уж и дышать трудно становилось. Посмеялся над собой мужик, да и с постами управил по-другому.

Пока привыкал к новым своим порядкам – ещё год пролетел. Оглянулся мужик как-то, да и обомлел: в доме порядок, в холодильнике ничего не портится, денег остаётся не только на десятину, а и копится ещё; а пока посты соблюдал, да за порядком следил, и болячки поутихли. Врать не буду – не исчезли, но мешать меньше стали.

Ну, а что денег на дачу не хватает, да машина не новая купилась – ну так то суды Божьи, и не нам испытывать их…

Притча двадцать девятая

Жил-был мужик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза
Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза