Читаем Жили два друга полностью

- Уй! Товарищ командир. Чего вы так смотрите? - спросила она с неожиданным удивлением и даже отодвинулась в сторону.

- Костер, - каким-то не своим, неестественно-жалким голосом проговорил лейтенант. - Ребята, да нам же за это влетит!

- Да отчего же, товарищ командир! - лениво зевнул Заморин. - Нас от фронта занесло так далече, что ни одного выстрела не слышно. Одно слово на формировании находимся, то бишь на переучивании.

- Выстрелов не слыхать? - переспросил Демин. - А если Ю-88 пожалует? Он же отбомбится будь здоров. И Герингу потом доложит, как накрыли экипаж лейтенанта Демина на переучивании. Да и приказа о светомаскировке никто пока не отменял. Так что затушите.

- Оно так, - согласился механик и стал затаптывать огонь. - Сейчас ликвидируем, товарищ командир.

А картошка в мундире вот-вот будет готова.

- Товарищ лейтенант, - предложила Магомедова добрым голосом, оставайтесь с нами картошку в мундире есть. Вкусная!

- Спасибо, Зарема, - поблагодарил он, - я обязательно останусь. - И сразу же поймал себя на том, что впервые назвал девушку по имени вместо обычного, уставного - "товарищ ефрейтор" или "Магомедова". Она не обратила на это ровным счетом никакого внимания.

Железным прутиком быстро и ловко выкатывала из потухшего костра одну за другой обугленные горячие картошки, прищелкивая языком, восклицала:

- Уй, какой будет сейчас пир! Уй, какая вкуснотища! - И опечаленно добавила: - Как жаль, что Лени нет. С обеда не приходил.

- Это вы о ком? - сухо уточнил Демин. - О сержанте Пчелинцеве?

- А у нас другого Лени нет, товарищ командир, - вздохнула Магомедова, далекая от мысли, что этот вздох пожом по сердцу пришелся Николаю Демину.

- Пчелинцеву я на КП разрешил задержаться, - вяло пояснил лейтенант. Скоро вернется.

И в эту минуту донесся из темноты беззаботный голос воздушного стрелка:

- Кто там вспомнил мою фамилию? Вы, Зарочка? - И он пропел:

Я здесь, Инезилья,

Я здесь, под окном...

- Вот видите, - проворчал Демин, - я его только на час отпустил, а он через два возвращается. Ох уж эти мне сержанты!

- Почему сержанты? - удивилась Магомедова.

- Потому что с него причитается.

- Да, это действительно так, - весело подтвердил Пчелинцев. Извините, товарищ командир, но я задержался не по своей воле. Меня подполковник Заворыгин задержал. Дал указание, как дальше готовить воздушных стрелков, не выполнивших сегодня задание, и преподнес два подарка. Один - новенькие сержантские погоны, а второй - вот это, - и широким жестом фокусника Пчелипцев вытащил из кармана бутылку с яркой, нарядной этикеткой. - Мускат "Красный камень!" Это ведь чтонибудь да значит, товарищи. Между прочим, подполковник приказал угостить всех членов экипажа.

- Леонид! Это же яичко к Христову дню, - пробасил Заморин.

- Мускат и картошка в мундире. Королевская закуска! - воскликнул Демин. - Это же действительно пир, как здесь метко заметила Зарема.

- До войны такое вино хорошими шоколадными конфетами закусывали, задумчиво заметила девушка.

Пчелинцев картинно опустился перед ней на одно колено.

- Сударыня, после войны гарантирую вам самый дорогой шоколадный набор.

Такое обращение к Заре покоробило Демина, и оп сказал:

- Терпеть не могу этого слова.

- Что вы говорите? - подзадоривающе рассмеялся воздушный стрелок. - А вам не кажется, что после войны когда-нибудь найдется важный профессор-филолог в роговых очках, который предложит нам обращаться друг к другу со словами "сударь" и "сударыня". И мотивировочку точную под это подведет. Скажет, дескать, слово "товарищ" устарело.

- Устарело! - вспылил Демин. Да я бы за такое...

- По рукам, командир, - снова засмеялся Пчелипцев, - потому что я бы за такое предложение тоже бы по шее дал.

У хозяйственного Заморина нашелся граненый стаканчик, спрятанный в ящике с инструментом. От него слегка попахивало бензином и маслом, но это никого не смутило.

- Ровно сто граммов, - прогудел Василий Пахомович. - Как раз бутылочка на пятерых. Разделить сумею точно, не беспокойтесь.

- II гимнастерочки для этого не придется на самогон выменивать? уколол его лейтенант.

- Товарищ командир, - взмолился Заморин, - ну зачем вы на больную мозоль? Ведь что было, то быльем поросло.

- Да я так, - улыбнулся Демин, - полюбовно. Не принимайте близко к сердцу, Василий Пахомович.

Они раскупорили бутылку, и стаканчик пошел по кругу. Каплю вина по заведенному обычаю Демин уронил на новые сержантские погоны.

- Чтобы лучше носились.

- Спасибо, командир, - поблагодарил Пчелинцев, и в голосе послышалась теплинка.

"Кажется, он начинает мне чем-то нравиться, - подумал Демин, но тотчас себя осек: - Уж не тем ли, что кокетничает на твоих глазах с Магомедовой?"

- Картошка-то какая! - воскликнула в эту минуту Зарема. - Товарищ командир, берите. Это я специально для вас очистила. Какое чудо!

- Спасибо, Зарема, - откликнулся дрогнувшим голосом лейтенант. - А другую не надо чистить. Я в мундире люблю...

- Соленого огурчика не хватает, - крякнул Заморип.

Гасли, подергиваясь пеплом, последние огоньки в костре.

- Я пойду к инженеру, - сказал Заморин, - надо сдать заявку на кислород.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное