Читаем Жили два друга полностью

- Педагог, - повторил он после небольшой паузы. - Это вы правильно отметили, Демин. Полковник Заворыгип действительно был не только отличным летчиком, но и педагогом с недюжинным тактом. Он и меня многому научил. Однако не будем предвосхпптать события. Ветлугин тоже достойный офицер, и мы дотжтты будем встретить его приход самым дружетюбпым образом. Последние слова майор произцрс без особенного энтузиазма, и, посмотрев на его внешне непроницаемое озабоченное лицо, Демин без г рула понял, что цля кого-кого, а для начальника штаба приход нового командира несет с собой много хлонот и неожиданностей. Придется притираться, срабатываться, находить общий язык, а в боевой обстановке фронта это ой как нелегко бывает. Колесов шумно вздохнул и снова посмотрел на старшего лейтенанта.

- К завтрашнему утру все машины вашего звена чтобы полностью были залиты горючим и заправлены боеприпасами. Стоянки чтобы в образцовой чистоте были. Ясно?

- Ясно, товарищ майор. - Демин встал со стула.

Колесов сделал нетерпеливый жест.

- Сидите. Вы не на уроке строевой подготовки. Значит, все работы по матчасти кончите к ужину, К восемнадцати ноль-ноль. А вечером... вечером выполните особое задание, печальное, но обязательное, Демин широко раскрыл глаза.

- Слушаю вас, товарищ майор.

- Надо подготовить похоронную на сержанта Пчелилцева. Ничего не поделаешь, ещё один убитый горем человек появится на нашей земле: его старая мать.

- Похоронную на форменном бланке с традиционным сообщением: ваш сын такой-то и таксй-то пал смертью храбрых на поле боя. Так, что ли?

Колесов сдавил ладонями виски.

- Нет, слишком что черство для Пчелинцева, отличного воздушного стрелка.

- Так как же?

- Похоронная сама собой. От неё никуда не денешься. Но вы должны его матери подробно написать, по-человечески, тепло, утешительно.

Демин встал и облизнул неожиданно пересохшие губы. Было сумрачно в большой нетопленной комнате началышка штаба. Тусклый свет вползал сквозь стекла, пе достшая темных укюв, в одном из которых висело бронзовое распятие.

- Ох, как это будет трудно, товарищ майор, - покачал головой Демин

Не подпимая глаз, Колесов ответил:

- Трудно? А кто сказал, что легко? Было бы легко, я бы вас не потревожил У Пчелинцева, вероятно, остались личные вещп? Где они?

- У нас в землянке. Он всегда жил в аэродромной землянке, где бы мы ни базировались. Там и его вещмешок остался.

- Подготовьте личные вещи Пчелитщева к отправке, - заключил майор Колесов.

* * *

До самого вечера суетно было на стоянках деминского звена. Пузатая бензоцистерна подъезжала то к одному, то к другому самолету, механик ловил шланг с бензопистолетом, совал его в горловину пустого бака, и тугая красноватая струя с плеском падала на днище, наполняя ею топливом. Все, что было можно, проверили механики и мотористы: исправность приборов, рулей глубины и высоты, упругость резиновых покрышек и замки шасси. Гул опробуемых моторов и рокочущие пристрелочные очереди не однажды сотрясали тишину промозглого дня, замирали эхом в лесу, обступавшем полевой аэродром с западной и северной сторон. Демин носился от стоянки к стоянке, на ходу отдавая распоряжения подчиненным. Меньше всего уделял он в этот день внимания своему экмпа-ч жу, зная, что на Заморина, Рамазапова и Зарему Магомедову можно полностью положиться. Только в пятом часу вечера очутился он возле своей "тринадцатой". "Папаша"

Заморин, ветошью обтирая руки поспешил ему навстречу, замер в трех шагах с подброшенной к виску темной от масла волосатой ладонью и доложил о готовности машины к вылету. Демин не торопясь обошел самолет, задал несколько дополнительных вопросов и удовлетворенно кивнул головой

- Спасибо, Василий Пахомыч. У вас все как часы отлажено. Вот вам пачка "Беломора" в награду. Угостите и Рамазанова.

- Большое спасибо, товарищ старший лейтенант, - высунулся из-под зеленого крыла осклабившийся татарин. - Ой, как здорово службу нести под начальством некурящего командира. Якши, одним словом.

- Ну и хитрец, - усмехнулся Демин. - А почему на машине фонарь пилотской кабины открыт и кто-то там скребется, как мышь?

- Как мышь, - прыснул со смеху Рамазанов, прикрывая ладонью рот, полный белых крепких зубов. - Скажете, товарищ командир, как в точку попадете. Кто же у нас может скрестись, как мышь? Да, конечно же, наш дорогой Зарем, - он хитровато повел глазами и прибавил: - Только она не мышь, она белочка! - и опять хохотнул в кулак.

- Ладно, ладно, - остановил Демин. - Вы оба можете быть свободными. А я осмотрю кабину, отпущу и Магомедову.

- Пойдем в домино сгоняем, "папаша", - предложил Рамазанов, и они направились к землянке.

Демин легко вскарабкался на крыло, ухватился цепкими руками за холодный обрез кабины На его пилотском сиденье, в черном комбинезоне, устроилась Зара и, склонившись, совсем его не замечая, осматривала пол кабины. Услышав шорох, не сразу подняла голову и вся зарделась, так что веснушки обозначились ярко-ярко на худощавом лице.

- Зачем ты здесь, Зара?

- Товарищ командир, вы? - зашептала она, растерявшись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное