Жили два друга

- Можно и "ты" было бы сказать, - укорил Демин. - Рядом никого.

Она счастливо улыбнулась и поцеловала его в губы.

- Это все-таки лучше, чем "здравствуй", - весело отметил Демин.

- Как умею, так и здороваюсь, - потупилась девушка, - а тебе не нравится?

- От тебя бензином авиационным пахнет, - сказал он, уходя от прямого ответа. - И от лица, и от косы, замарашка несчастная.

- Почему несчастная? Счастливая! - рассмеялась Зарема и тотчас же спросила: - А это хорошо или плохо, что бензином?

- Да ведь это же лучше всяких духов, - тихо промолвил Демин. - После войны будут у нас дети, и когда они вырастут, я им часто буду говорить: "Знаете, ребята, в каком наряде мне больше всего нравилась ваша мама? В черном комбинезоне авиационной оружейницы, от которого пахло бензином".

Магомедова весело рассмеялась и закрыла ладонями белое лицо. Сквозь растопыренные пальцы рассматривала Николая.

- Ты сегодня слишком уж льстивый, - грустным зазвеневшим голосом сказала она. - Наверное, хочешь назначить свидание.

- Милая девочка, - покачал головою Демин, - рыцарские времена давно прошли, и я не буду назначать тебе сегодня свидания.

- По-о-чему? - протянула она разочарованно. - Ты уже меня не любишь?

Она явно шутила, подыгрывала, но ему не хотелось продолжать разговор в этом легком тоне. Он задумался и помрачнел.

- Я тебя очень люблю, - заговорил он очень серьезно, настолько серьезно, что она моментально смолкла, уловив в его голосе новые интонации. - Мне даже кажется, что все вчерашнее приснилось. Среди взлетов и посадок, зенитных обстрелов и суетливой жизни на земле вдруг появилась ты... собственно говоря, почему появилась? Попросту стала близкой. И от этого ты теперь для меня, в десять раз красивее и дороже. Но сегодня я к тебе прийти не смогу.

Доверчиво тонкой белой рукой погладила она его руку, посерьезнев, спросила:

- Кто-то тебя не пускает, моего бедненького, ко мне?

Сквозь стекло фонаря старший лейтенант настороженно осматривал летное поле, опасаясь, что кто-нибудь из однополчан неожиданно приблизится к самолету и увидит их вместе. Но впереди было пусто, далеко-далеко виднелась одинокая фигура часового.

- Понимаешь, сегодня я должен написать письмо матери Лени Пчелинцева и подготовить к отправке его личные вещи.

- А-а-а! - почти простонала Зара, и лицо её побледнело. - Как это тяжело! Где ты найдешь слова для такого письма, дорогой?

- Не знаю, - произнес он, - только мне очень хочется, чтобы его старая мать почувствовала, как мы по Лепе скорбим. Я ей про весь экипаж напишу. Про тебя, про "папашу" Заморила, про Фатеха Рамазанова.

Он соскочил с крыла, на минуту остановился, оглядывая самолет. Разбитый пушечной очередью "мессера"

плексиглас в кабине воздушного стрелка был уже заменен. Аккуратно залатаны пробоины в фюзеляже. Внешне "тринадцатая" сейчас совсем не походила на машину, вырвавшуюся из лап смерти. Все так же грозно отливал темной синевой металла ствол крупнокалиберного пулемета. Пройдут дни, и за этот пулемет сядет новый воздушный стрелок. Может быть, он будет отлично вести наблюдение за задней полусферой и не хуже своего предшественника отбивать атаки "мессеров", но разве он заметгат Леню Пчелинцева?

Демин тяжело вздохнул и зашагал от самолета прочь, к землянке, приютившей на этом аэродроме его экипаж.

Сырой, неуютный ветер дул с берегов Вислы. Лениво били на западе орудия. Даже в этой кромешной мгле обменивались артиллеристы обеих воюющих сторон залпами. Была перестрелка вялой и редкой. У входа в землянку Демин долго счищал с сапог ошметки густой грязи о скобу, заботливо врытую в землю "папашей"

Замориным. "Чего это он, чудак, - подумал старший лейтенант про себя, - или зимовать на этом аэродроме собрался? Мы же вот-вот рванемся до самого Берлина".

В землянке было нестерпимо жарко от добела накаленной "буржуйки". За грубо сколоченным столиком сидел моторист Рамазанов, шевеля губами, писал письмо.

Заморин, кряхтя, подпоясывал серую, видавшую виды солдатскую шинель ремнем с патронником. На вопросительный взгляд старшего лейтенанта неохотно ответил:

- В наряд мне сегодня.

Демин, сочувствуя, покачал головой:

- Да. Достается вам в ваши годы, Василий Пахомыч.

Если бы я только мог это отменить.

Заморин потянулся за пилоткой, смущенно кашлянул.

- Что вы, товарищ командир, - сказал он, оправдываясь, - я не жалуюсь. Это только Гитлер смог бы отменить, если бы пораньше сдох, а его фельдмаршалы выбросили белый флаг.

- На это нам надеяться не приходится, - заметил Демин, - сами его добьем.

- Значит, на трудности старому солдату роптать нельзя, - убежденно продолжал Заморин и бодрее спросил: - Так что разрешите на пост, товарищ командир?

- Да, Василий Пахомыч, да, - присаживаясь на пары, ответил Демин.