По этому поводу вспоминается тут история, как еще один наш знакомый, Сергей Сергеевич, собирался зайти в гости к приятелю своему, тоже Сергею Сергеевичу. Тот работал с ним раньше в одном НИИ, они даже учились сразу после войны в одном институте, но вот, едва дотянув до пенсии, взял один из Федоров Михайловичей да уволился.
Была у него мечта – построить фрегату из спичек в натуральную величину. У каждого человека должна быть мечта, и вот этот Сергей Сергеевич покинул того Сергея Сергеевича и родной институт, с тем чтобы ее воплотить. Он строил спичечные корабли и раньше, до пенсии; самая большая его фрегата, длиной метра полтора от носа до киля, покрывалась пылью в вестибюле НИИ возле пожарного шкафа, напоминая другому Сергею Сергеевичу, что нужно как-то зайти.
Выходя с работы, первый Сергей Сергеевич всегда проходил под окнами второго Сергея Сергеевича, думал, надо бы зайти, но была в нем заноза по поводу ухода приятеля; в отделе дельных сотрудников – мышь наплакала, и Сергей Сергеевич на ушедшего обижен был очень здорово. Мстительно проходил он под окнами. Мстительно не звонил, не заходил очень мстительно, и все-таки хорошо получается, что ушедший Сергей Сергеевич об этом не знал.
На все нужно время, и время требовалось второму Сергею Сергеевичу, чтобы понять и простить товарища или смириться. На все нужно время.
И оно прошло.
И вот однажды возвращался наш Сергей Сергеевич с работы пораньше и вдруг почувствовал, что все уже само собой в нем улеглось, уладилось, усмирилось. Он махнул рукой и решился.
Без пол-литра к приятелю у нас как-то не принято, неудобно, можно попасть в неловкое положение. Поэтому он зашел в магазин, купил нарезной, триста докторской, догадался даже банку огурчиков, это к водочке, водочки и на целых пятьсот рублей, в знак полного примирения, спичечных коробков.
У подъезда, чтобы не быть неожиданным, позвонил, но супруга ушедшего, что и прежде не любила второго Сергея Сергеевича, сказала голосом металлическим, что уже три года, как Сережа умер.
В том, что ушедший Сергей Сергеевич уже умер, оказались и свои радости. Жена второго Сергея Сергеевича очень спичкам обрадовалась, ей пришлось сказать, что дали спички в НИИ в счет не траченных по болезням талонов питания. А наш Сергей Сергеевич, поминая товарища, нарезал колбаски, помянул водочкой, вспоминал, вспоминал и заплакал.
Словом, ничего невозможного не ждем от грядущей вечности. Хоть бы часик из нее выкроить, повидаться.
Без следа
Еще же недавно случилось в конторе нашей событие необъяснимое, странное, из всякого ряда вон выходящее, о каком следует упомянуть хотя и заранее, пребывая в прежнем недоумении, но чтоб с тем внести «свою лепту в общую череду». Потому что каждый из нас затем на свет и рожден своей мамою, чтоб внести эту лепту, не пройти путем жизненным без следа, и даже воробушек маленький, в поисках хлебной корочки жизнь пропрыгая, за собой тем не менее оставляет след на земле.
А у нас здесь такая качественная уборщица, холодная и бесстрастная женщина, что в какую лужу ни вляпайся, стиснет губы, как гуз утиный, заштопает, пропиявит спину прошедшего и, ни слова не сказав, подотрет.
А недавно, в связи с черт их знает чем, начальство хуже еще ввело заведение и при входе, между тех дверей, что входные, и тех, что к лестнице, установило с бахилами два ящика, по руку правую, как войти, – для использованных, по левую – чтоб надеть, и поставило лавочку чтоб присесть можно надевая. Подумало. Но одно же дело – вошел и сел своей волей там, где начальство о тебе как о личности позаботилось, и совсем другое – «здесь вот сядь, единица бесправная, чего сказано, надевай».
И заходит теперь внезапно оно, начальство наше, будь оно небылью, попеременно в каждое отделение, не поверх голов считая нас, а по низу. Так что у кого под столом без бахил подошвы, штраф введен, сто рублей. Так весь день и шуршим теперь пакетами под столом. И носки не дышат в полиэтилене проклятом ихнем, как у покойников, и все сделано с преднамеренной подлостью, и не только чтобы унизить нас этим шуршанием, но и чтоб не оставил следа человек.