Жил на свете человек. У него, конечно, детство, садик, школа, потом институт, потом женился, потом работа, дети, внуки, семья. Была дача у них, по Дмитровке. Огород. Ну а эту повесть так, иногда он писал, для себя, иногда жене прочитывал вслух. Ей нравилось. Но не всё. Да и времени слушать его у нее не особенно. Дел-то море.
В этой его повести начало было хорошее, середина, а конец вышел скомканный, недописанный. За концом этой повести было утро почти весеннее, прилетели раньше марта в город грачи. За концом этой повести – неизвестность.
Нет, не то чтобы была повесть эта как-то очень хорошо написана, но зато очень жизненна и правдива. Мы отправили повесть в знакомое нам издательство. Нам издатель ответила: «Извините, слишком банально».
Возвращенный к жизни
Клиническая смерть – обратимый этап, переходный период между жизнью и смертью.
С облегчением померев, ныне вечно свободный от сует, оставляя долги земным и страсти лукавому, Валентин Андреевич воспарил в небесные сини. Это было сходное детству дальнему, сну прекрасному ощущение: в ускорении паденья свободного, но все выше, выше и выше. Он парил и, перетекая из жидкого состояния в газообразное, самому себе показывал фокусы, расщепляясь на атомы, собираясь в сферы трехмерные, в состоянии восторженной эйфории чувствуя легкость безмерную по отсутствию силы тяжести, гравитации. Сквозь воронки звездными мириадами, пролетая колодцы, похожие на аттракционы в космическом аквапарке… «Я свободна! Свободна!» – ликовала душа, и Вселенная без обещанного суда открывала приветливо врата своей бесконечности…
На пороге их, в нимбе сияющем, стояла жена его, Нина.