Жили люди как всегда. Записки Феди Булкина

– Что случилось, а? Что ревешь? – Слезы ручьями, фонтанами, как у клоуна, и нос как у клоуна, бесплатное представление, елки-палки…

– У-у-у-у-у… у-у-у-у-у-у-у… – На всю улицу.

– Не реви! – Она встряхивает его, встряхивает его, он на секунду замолкает и снова:

– У-у-у… У-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

– Не реви, не реви же ты, не…

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

– Скажешь ты? Скажешь, нет, что случилось?!

– У-у-у-у-у… у-у-у-у-у… у-у-у… – Он всхлипывает, ртом хватает стеклянный воздух, прерывает вой, разделяет: – У… У-у-у-у-у… пал.

– Упал? – ошеломленно спрашивает она. Но ведь он когда еще упал? Там еще упал, у аптеки… Она думала, заревет, но нет, поднялся, потопал за ней, и не пискнул ведь даже. Это что же, только сейчас дошло?

– Ну и что? – растерянно спрашивает она. – Больно тебе? Больно тебе, да? Где? Где, покажи?!

Но показать, где больно, не может, не снаружи больно – внутри! И в глазах такое горе, обида великая…

Упал.

Ни за что упал. Ни за что!

* * *

– Пойди сюда. Иди сюда, я кому сказала?

Пришел. Коленочки в складочку, палец в рот, вот-вот заревет…

– Это что такое? Что это такое, я тебя спрашиваю? Вот это, а? Что такое вот это, вот это вот?

«МАМА» – процарапал чем-то на новенькой табуретке, процарапал, что не сотрешь, написал на обоях фломастером, идиот, дрянь такой, вредитель…

* * *

– А старушка та, наверное, умерла…

– Какая старушка?

– Да тут сидела, помнишь, всегда, на лавочке?

– А, ну да…

– А теперь хоть сумки есть где поставить.

* * *

В первый день он запомнил море, огромное, в половину неба, без обратной, той стороны земли, дядька с трубкой и маской плавал далеко и краба поймал, все столпились, смотрели краба. Разобрали по шкафам чемоданы, ему досталась тумбочка у окна, море не было видно, а только какие-то развалины или стройку. Шторы были зеленые, телевизор показывал Первый канал. Папа в шахматы свои с каким-то тоже бородатым на пляже играл, у того была жена очень толстая, в соломенной шляпе. У мамы сразу же на солнце обгорел нос, и купальник ей не шел, они спросили, где у них тут и что, после ужина ходили на рынок, купили купальник, который шел, папе разливного вина и очень много черешни. Посидели в кафе, и ели шашлык, потом еще и мороженое, мама сказала, что они транжиры.

Во второй день, после обеда, когда самая жара и нельзя загорать, он пошел обследовать территорию санатория. Под тентом – теннисные столы, но все заняты, да и играть ему было не с кем. Он сказал потом папе про эти столы, но папа сказал: «Давай потом». Втроем поиграли в карты.

На третий день он опять забрел к тем столам, думал, если будет свободный, то добежать за папой. Столы были заняты, как вчера, но там стояла девочка, видно было, что ей тоже очень хочется поиграть, и тоже не с кем, и он решился, подошел к ней и предложил, она обрадовалась, согласилась. Он сказал, что он из Москвы. «А ты?» Она ответила: «Катя», – а откуда, он не запомнил.

Стол освободился, но оба совсем не умели играть, и все время воро́нили мячик, он отлетал, отлетал, а потом целых тридцать раз отбить получилось. Потом мячик отлетел, закатился под чужой стол, они оба побежали за ним, и под столом треснулись лбами в искры. Потом мама с папой его позвали на пляж, он пошел, обернулся, девочка все еще стояла у их стола, на него смотрела, мама сказала: «Какая красивая», – он ответил, что ее зовут Катя. «Откуда она?» – спросила мама, он ответил: «Не знаю».

На пляже он все ждал, что Катя тоже придет, но ее так и не было. Вечером в санатории был концерт и танцы. Ради интереса решили пойти. Катя тоже пришла, но потанцевать предложить было как-то не по-мужски, то есть было еще труднее решиться, чем в теннис. Папа с мамой танцевали, он подошел к Кате, сказал: «Привет». Она улыбнулась, спросила: «Пойдем танцевать?» Он ответил, что не умеет.

– Пойдем тогда к морю? – И они пошли к морю.

На площадке танцевальной музыка заиграла какой-то вальс, но они далеко уже отошли, и вальс здесь играл очень тихо, и громче вальса шуршало море.

– Тут очень много звезд, – сказала она, он посмотрел на небо, звезд и правда было столько, сколько она сказала.

Еще много стрекоз, пахло морем, Катя поймала в траве светлячка, светлячок светился у нее на ладони. Они еще побродили.

Потом на танцевальной площадке погасли огни, он проводил ее до того корпуса, где она жила. Они стояли в иголках от сосен, на иголках лежало желтое пятно от окна.

– А мы завтра утром уже уезжаем, – сказала она.

– Жалко… – ответил он, думая, что завтра снова не с кем будет играть. Не зная, что больше никогда ее не увидит.

* * *

«Боженька, миленький, помоги! сделай так, чтобы бабушке меня на каникулы опять не отдали…»

– Как там бабушка?

– Слава богу, доктор сказал, поправляется…

«Господи, добренький! Сделай так, чтоб она умерла, сделай так, пожалуйста! Ради бога…»

* * *

Это даже не ради себя она, ради сына. Чтобы понял, какая скотина его отец, чтоб таким же дерьмом не вырос.