Жили по соседству

- Когда вы у него были, как он себя чувствовал? На этот вопрос, обязывавший к точности, последовал еще более хмурый ответ:

- Я у него не был. А как он себя чувствует, про то ему знать.

- Сердиты на него, что ли, Федор Иванович?

- Сердит, не сердит, а полагаю, что он не маленький, сам о себе подумать может.

Можно было отмалчиваться от расспросов на производстве, но Федор Иванович прекрасно знал, что при выходе Леонида из больницы разговора с ним не миновать, и к этому готовился. Но произошло все не совсем так, как рассчитывал Федор Иванович. Леонид выписался из больницы на полторы недели раньше предсказанного врачами срока и вернулся домой, когда ни Анны Степановны, ни Наташи дома не было. Последнее обстоятельство не могло не придать разговору более острый характер.

- Здравствуйте, Леонид Федорович! - проговорил Федор Иванович, настежь открывая перед сыном входную дверь и оставляя для него излишне широкий проход.

- Здравствуй, папа! - ответил Леонид, не успевший сразу оценить иронии, вложенной в приветствие отца.

Он прошел в свою маленькую комнату (она была тщательно прибрана, но уже успела пропахнуть запахом долго закрытого помещения), положил на стул сумку с нехитрыми больничными пожитками и вернулся обратно в довольно просторную кухню.

- Мамы и Наташи нет?

- Как видишь,

Отец и сын, оба одинакового роста, стояли поодаль, разглядывая друг друга. Походило на то, что и тот и другой искали и, к своему удивлению, находили в знакомых чертах что-то или новое, или ранее не узнанное.

"Отец становится стар", - с жалостью и любовью подумал Леонид.

Переживания Федора Ивановича были куда сложнее. Его поразила происшедшая в сыне перемена: он похудел и не то чтобы постарел (для двадцатитрехлетнего парня такое выражение не подходило), а посерьезнел. В довершение всего (здесь играли роль поворот и наклон головы) он необычайно походил на самого Федора Ивановича, каким изображала его фотография двадцать седьмого года.

Чтобы не сбиться с намеченного плана разговора, а главное, избавиться от гипноза родственности, Федор Иванович резко спросил:

- Ну-с, Леонид Федорович, что дальше делать думаете?

Леонид и Наташа давно привыкли к шутливой манере отца именовать их по имени-отчеству, но на этот раз он не шутил, а иронизировал зло и беспощадно. Походило на то, что Федор Иванович продолжал разговор почти восьмилетней давности, предшествовавший поступлению Леонида на завод.

- Работать думаю, - отчетливо проговорил Леонид. Обычно, говоря с отцом, младшие Карасевы прибавляли обращение "папа". Будь Федор Иванович внимательнее, он заметил бы исчезновение родственного обращения.

- Где же бы вам хорошую работу пополам с пьянством найти? Разве шофером у Тыкмарева? Федор Иванович явно перегибал палку.

- Нет, токарем на тавровском заводе "Сельмаш"! Две пары одинаковых серых глаз впились друг в Друга.

- Что ж, и на нем есть плохие токари...

- Я не из их числа.

- Слова наполеоновские, а дела Антошки-сопляка

- Посмотрим! Со своего завода я не уйду. Федор Иванович перестал понимать, в какой степени был прав он, а в какой Леонид. Против воли он любовался сыном.

- Помнишь договор: на заводе мы однофамильцы?

- Помню. Но завода я не брошу. Уйти из дома могу. Этого Федор Иванович не ждал и не хотел. Леонид прочитал в его глазах растерянность.

- Уходи... если тебе не жаль мать и... сестру... "И отца"... Этого Федор Иванович не сказал, но Леонид отчетливо услышал его мысль.

За окном скрипнула калитка: возвращалась домой

Анна Степановна. До окончания неприятного разговора остались считанные секунды.

- Мама и Натка - мои, так же как и твои! - торопливо сказал Леонид. - А для тебя... если хочешь.. я стану... квартирантом!

- Так оно и будет!

Как ни была обрадована Анна Степановна возвращению сына, она сразу догадалась, что между ним И отцом произошел какой-то разговор. Но какой, о чем?.. Хорошо было уже то, что ни рассерженными, ни очень опечаленными они не выглядели.

Федор Иванович был задумчив: из спора с сыном он не вышел ни победителем, ни побежденным. Он был строг - это правильно. Но правильно ли, что он хотел быть строже всего заводского коллектива?

3.

На повестке закрытого комсомольского собрания цеха два вопроса, оба неприятные: о поведении комсомольца Леонида Карасева; о поведении комсомольца Игоря Куликовского.

Леонид спокоен. Каждое слово, которое он слышит, отчетливо доходит до сознания.

- Карасев проявил грубость, оскорбив приехавшего на завод корреспондента газеты... Поступил материал из милиции о том, что Карасев вел машину, находясь в нетрезвом состоянии... В результате выпивки получил увечье и на три недели выбыл с производства...

На Леонида обращены десятки взоров: ободряющих, любопытствующих, вопрошающих, соболезнующих, доброжелательных, доброжелательно-насмешливых и даже (таких, правда, мало) злорадных. Леониду кажется, что он слышит:

"Как это тебя угораздило?"

"Эх, Ленька!"

"Держись, Карасище, со мной хуже было!"

"Ничего, как-нибудь..."

"И зададут же тебе сейчас перцу!"

"Что, голубчик, докатался на собственной шине?"

Сколько взглядов, столько реплик...