Жилины. История семейства. Книга 2

И она несколькими лёгкими движениями в буквальном смысле вытолкала Митяя из трактира.

– Так, – повернулась Лукерья к Ивану, – тебе, барин, тоже здесь сидеть незачем. Небось, по торговым делам вы сюда прибыли, вот и иди ими занимайся. Нечего у меня над душой стоять. Ничего страшного с твоим… он кто тебе – отец? Компаньон, говоришь? Ишь ты какой – из молодых да ранних. Так вот, ещё раз говорю: ничего с твоим компаньоном не сделается, пока я здесь.

Иван послушно кивнул, забросил за плечо походную торбу, с которой Тихон практически никогда не расставался, и пошёл по ярманке. Первым делом он отправился в те лавки, где был самый расхожий товар и где надо было заплатить самые большие суммы.

…Дядя Никита замолчал, переводя дыхание. Я налил им ещё по бокалу чая, и мы все сделали небольшой перерыв – надо было понять, во сколько следует выехать из дома, чтобы не опоздать на больничные процедуры, да когда мы обедать будем – до или после посещения клиники. Решили, что лучше туда ехать сытыми, мало ли сколько времени это займёт. Накануне, когда они с Линой там побывали, процедуры только назначили, вот первую и предстояло пройти сегодня.

Папа попросил к чаю пару бутербродов сделать. Дядя Никита его поддержал. Я решил от них не отставать, нашёл в холодильнике кусок сырокопчёной корейки и сделал с ней по два бутерброда каждому. Где-то минут пятнадцать потратили мы на этот перерыв, и дядя Никита продолжил рассказывать:

– В первой же такой лавке, у Ивана Гавриловича Тренина, Ивану настоящий допрос устроили. Уж какой год он там вместе с Тихоном товар закупал, со счёта можно было сбиться, а всё его в качестве Тихонова компаньона признавать не желали. Пришлось ему и бумагу показать, где чёрным по белому написано было, что он, Иван, сын Иванов, из деревни Лапино, является законным компаньоном Тихона Жилина – такая вот фамилия у него оказалась. Окончательно поверил Тренин, что парень действительно является напарником Тихона, когда тот полную сумму долга перед Иваном Гавриловичем на стол вывалил. Второй раз он сильно удивил Тренина и его приказчиков тем, что стал заказывать товар, отличный от того, каким традиционно торговал Тихон. Иван уже не раз пытался объяснить Тихону, что спрос на ранее весьма быстро распродававшиеся товары снизился оттого, что ходят они по одним и тем же деревням, посещают одних и тех же людей. Накупились они уже всем этим, им чего-нибудь нового подавай. Тихон всегда его обрывал и даже дослушать до конца не желал. Он вообще ревниво относился к закупке товара и на рекомендации Ивана особого внимания не обращал. Теперь, когда Тихона рядом не было, Иван надумал проверить свои догадки, вот и назаказывал много такого, что при Тихоне в их коробах никак появиться не могло. Так же всё и в других лавках происходило.

Целый день, до самого вечера, Иван неутомимо ходил из лавки в лавку. Кошель в торбе потихоньку худел и худел, пока наконец последние монеты, предназначенные для отдачи долга, он из него не выгреб. Остались только деньги, припрятанные на непредвиденные расходы, но их в тот первый ярманочный день не случилось. Время от времени Иван в трактир забегал. Там всё без изменений было. Никто из тех, за кем послала Пожарская, не появился. Тихон всё так же то ли спал, то ли находился в забытьи. Лукерья по-прежнему сидела рядом с лавкой, где лежал больной, и глаз своих с него не спускала.

Уже совсем стемнело, когда приехали Авдотья с Настёной и дядя Филарет, староста деревни Жилицы. Повечеряли тем, что Митяй подал. Авдотья низко, в ноги, поклонилась Лукерье и отпустила её домой отдохнуть. С утра знахарка должна была снова прийти, без неё Авдотья могла и не справиться, мало ли как дела пойдут. Иван рассказал, как всё произошло. Авдотья с Настёной по-бабьи охать да ахать принялись, а Филарет Иванович, проговорив, что «всё в руце Божьей», на покой в отведённую ему комнату пошёл. Он уже немолод был, от суеты всяческой да огорчения, что такое вот с Тихоном приключилось, усталость на него напала. Вскоре Авдотья тоже отдыхать отправилась. Хоть завтра с раннего утра не надо вставать, чтобы коров доить да пастись выгонять, но привычка тоже своё взяла. Внизу в трактире остались лишь Иван с Настёной. Уж как они целовались и миловались – любо было посмотреть, но в руках себя держали, чтобы до греха не доводить. Настёна наверх, в одни покои с матерью, отправилась, а Иван внизу на лавке примостился, чтобы рядом с Тихоном быть – мало ли какая у того нужда ночью возникнет.

Утром Иван встал, как обычно, ещё до рассвета и зажёг толстую восковую свечу. Тихон лежал на боку. Лицо у него было неестественно серым, дышал он с трудом, но Ивану показалось, что по сравнению с вечером хуже он выглядеть не стал.

«Привычка – вторая натура», – говаривал его отец, вот Иван и отправился к воротам встречать солнце – редкий день, когда ему это не удавалось. У ворот на лавочке сидел всё тот же сторож.