Жилины. История семейства. Книга 2

– Представляешь, – продолжал я, – на рынке в Сочи, где если что из сувенирной продукции и можно увидеть, так это раковины рапанов, усеянные приклеенными к ним мелкими ракушками, да крупную гальку с надписями типа «Привет из Сочи» и всё такое прочее, у одного продавца-старичка я заметил всякие поделки из деревяшек, явно на берегу морском найденных. Только море могло так ветки и стволы деревьев обработать. Так вот этот старичок, местный умелец, из них такие прелестные вещицы навыделывал, что только удивляться можно. Там я и обнаружил эту лодочку, да ещё и названную ну прямо для тебя. Вот смотри. – И я указал на меленькие, соразмерно самой лодчонке, буковки, змеившиеся по самому боку от носа к корме: «Плыть долго». – Вот ведь что он придумал. Ну, мы и решили: пусть это пожелание поможет тебе в такой форме, в какой ты сейчас находишься, плыть ещё очень и очень долго. Ровно столько, сколько сама захочешь.

Лина меня в щёчку поцеловала, сувенир взяла и направилась в большую комнату. Мы с Любой за ней как приклеенные шествовали. Она к книжной полке, на стене висящей, подошла и лодку эту на самое видное место поставила.

Квартирка у сестры маленькая. Хоть и трёхкомнатной числится, но комнатушки все как клетушки. Строили же у нас «хоромы» для народа. Руководствовались при этом правилом немудрёным: пробраться мимо друг друга можно – ну и хорошо. За столом все с трудом поместились, но и, по правде сказать, немало нас там набралось. Хозяев только шестеро: Лина с Игорем, их дочка Марина, нашему Валентину ровесница, с мужем Сергеем да двое их детей, Машка с Пашкой, оба малолетки ещё, – а с дядей Никитой так и вовсе семеро получилось. Да нас, гостей, двенадцать, итого девятнадцать человек – виданное ли дело столько народа за один стол усадить. Уж чего они там нагородили, чтобы обычный стол в размерах увеличить, не знаю, но то, что мы сидели на досках струганых, на нормальные стулья положенных, это я своей задницей ощутил. Всё же на доске сидеть – это не на стуле, намного менее удобно.

Дядю Никиту во главе стола посадили. Он у нас гость нечастый, только по случаю в Москву заезжает, а тут вот два раза подряд ему пришлось в это утомительное путешествие отправляться. Я его не видел очень долго, лет семь, а может, даже и восемь. Так уж получалось всё время: дважды, а теперь уже даже трижды, он сам приезжал, и каждый раз меня в Москве не было. Пару раз я в командировках был, а вот последний – в отпуске. Но самое главное – я не смог приехать на его чествование по случаю девяностолетия. В Воронеже даже торжественное заседание в его честь устроили. Шутка ли, старейший коммунист области, а в Союзе таких, как он, вступивших в РКП(б) ещё в 1918 году, единицы. По этому случаю руководство нашей страны даже наградило его орденом Дружбы народов. В Воронеж приехало множество наших родственников, и не только из разных городов СССР, но и из-за границы. Оказывается, некоторые из двоюродных или троюродных братьев нашего деда уехали после революции, а сейчас их потомки проживают в разных европейских странах, и многие из них на торжествах присутствовали. Из Франции даже целая семья приехала. Мне они какими-то троюродными или четвероюродными братьями и сёстрами приходятся. Но самое главное – из Аргентины, куда в поисках лучшей доли ещё в конце прошлого века перебрался двоюродный брат нашего прадеда со всей своей семьёй, приехал восьмидесятилетний брат юбиляра, о котором никому ничего не было известно. Как он узнал о юбилее, никто так и не смог разобраться.

А вот мне, к сожалению, приехать не удалось. Целая череда случайностей, следующих одна за другой, вынудила меня остаться в Москве. В день празднования девяностолетия Никиты Фроловича Жилина мне пришлось сидеть на учёном совете, где проходила защита кандидатских диссертаций сразу двух соискателей, у каждого из которых я был единственным руководителем. Не буду долго объяснять, как и почему это произошло, скажу лишь, что я вполне доверял обоим и без меня они должны были точно так же прекрасно защититься, но уехать я не мог, поскольку в таком случае у нас не было бы кворума.

С моей точки зрения, внешне он совсем не изменился, как законсервировался. Очки разве только появились – я его вроде бы в очках раньше не видел. Нет, для чтения они у него были, это точно, но вот за столом – не помню. Ну да это очевидно, почти у всех с возрастом зрение портится; у многих оно никудышным становится, а вот у дяди Никиты вроде бы не совсем уж поганое. Правда, папа говорил, что почки его беспокоят, вот он и вынужден в Москву приехать. Но всё равно Никите Фроловичу ни за что его года дать нельзя. Видно, конечно, что человек уже старый, но что ему за девяносто, в жизни не подумаешь.

Продолжить вспоминать, когда и по какому случаю он в Москву приезжал, дядька мне не дал. Рюмку поднял и слова попросил, но вставать и долго говорить не стал. Так, со своего стула приподнялся немного да пару слов произнёс. Именно пара получилась, я не один раз их пересчитал:

– За встречу, – и всё.