Жёлтая книга сказок

Не успел король ответить, как шагнул к нему Огненный сынок и в объятиях стиснул. Закричал король истошно от невыносимого жара, прибежала из соседних покоев Снежная дочка, смотрит – король сгорел заживо, лежит на полу чёрный, бездыханный. Горе овладело молодой королевой. Брат спалил её супруга – так не будет же ему пощады! Бросилась на брата Снежная дочка, и начался поединок, каких свет не видывал.

Гости, которые из дворца выбежали, недалеко ушли. Услышали они шум, вернулись в пиршественную залу, и вот какое зрелище им открылось: стала молодая королева лужицей, а королевский шурин – горсткой пепла. Да, так погибли Снежная дочка и Огненный сынок – злосчастные брат и сестра[39].

Морозко

Было у одной крестьянки две дочери – родная да приёмная. Родная дочь целыми днями бездельничала, но мать её не попрекала, а только потакала ей во всём. Зато падчерице тяжко приходилось. Не знала бедняжка ни минуточки отдыха, за труды не слыхала от мачехи ни единого доброго словечка. Что ни сделает – всё не так, за всё попрёки на неё сыпались. А ведь не девушка была, а чистое золото – добрая, скромная, работящая. Изводила мачеха ненавистную падчерицу, заставляла слёзы горькие проливать. Как ни угождала девушка мачехе – только силы понапрасну тратила. Да и никто бы не ужился со вздорной старухой.

Вот задумала мачеха извести падчерицу, и тут уж для неё все способы хороши были. Стала она пилить своего мужа, родного отца девушки:

– Забери, старый, дочку с глаз моих долой! Видеть её не могу, голос её уши мне режет. Вывези мерзавку в чистое поле, а там уж мороз с нею разберётся по-свойски.

Поначалу старик за дочь вступался, к жениному милосердию взывал – да только без толку. Мачеха своё гнёт: не могу жить с падчерицей под одной крышей, и всё тут. Делать нечего. Посадил старик девушку в сани, даже попонкой покрыть не осмелился, так жена его запугала. Погнал конька в поле заснеженное, остановился на лесной опушке. Поцеловал дочь и поехал прочь, чтоб смерти её лютой не видеть.

Осталась девушка одна. Сидит под ёлкой, слёзы горючие роняет. Вдруг начало что-то в лесу потрескивать. А это Морозко с ветки на ветку скачет, пальцами пощёлкивает. Добрался до опушки, замер на еловой верхушке. Видит: девушка-красавица дрожит, плачет. Свесился он с еловых ветвей, спрашивает:

– Знаешь ли, девица, кто я таков? Я холодов да снегов повелитель, Мороз Красный Нос.

– Поклон тебе низкий, государь Мороз, – говорит падчерица, а у самой зуб на зуб не попадает – так озябла. – Ты, верно, за мною пришёл?

Не ответил Морозко, сам вопрос задал:

– А тепло ли тебе, девица?

Падчерица дрожит, однако говорит с почтением:

– Тепло, Морозушко!

Пониже спустился Морозко, навис над падчерицей. Громче пальцами прищёлкнул, и стал воздух ледяным, словно наполнился тысячами крохотных иголок. Снова спрашивает Морозко:

– А теперь тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красавица?

Побелели губы у падчерицы, выдохнула она облачко морозного пара, шепчет:

– Тепло, Морозушко!

Заскрипел тогда Морозко зубами, пуще пальцами защёлкал, очами засверкал. Треск пошёл по лесу, по стволам древесным. В третий раз спрашивает Морозко:

– Ну а сейчас неужто тепло тебе, девица? Неужто тепло тебе, лапонька?

Бедняжка падчерица вовсе окоченела, шевельнуться не может. Еле слышно прошептала:

– И сейчас тепло, государь Морозушко!

Растрогали Морозко речи учтивые. Сжалился он над падчерицей, закутал её в меха, покрыл тёплыми одеялами. Откуда ни возьмись, явился ларец, а в нём самоцветы, наряды богатые, серебряными да золотыми нитями расшитые. Надела падчерица обновки – стала краше прежнего. Тогда усадил её Морозко к себе в сани, шестёркой белоснежных коней запряжённые, и помчались они быстрее ветра.

Тем временем злая мачеха начала к поминкам готовиться. Велит мужу:

– Поезжай, старый, в поле, дочкин труп разыщи, домой привези – хоронить будем.

Только собрался старик из дому – затявкал под столом щенок:

Тяв, тяв! Утешься, хозяин, – жива твоя дочь.
Старухина дочка помрёт в эту ночь!

Рассердилась мачеха:

– Ах ты, глупый пёс! Лови блин, по-другому тявкай, вот так:

Старухиной дочке жить-поживать,
Стариковой дочке в могиле лежать.

А щенок блин проглотил и опять за своё:

Старикова дочка за князя пойдёт,
Старухина дочка в девках помрёт.

Мачеха его и блинами умасливала, и палкой била – щенок не унимался. А тут и дверь распахнулась. Втолкнули сначала в сени большущий ларь, а затем вошла падчерица – румяная, весёлая, в шубке, золотыми да серебряными нитками расшитой. Зажмурилась мачеха от такого блеска. Опомнилась, кричит мужу:

– Эй, старый! Бери мою дочку, сажай в сани, вези в чистое поле, на то самое место!

Взял старик мачехину дочку, отвёз в заснеженное поле, под ёлкой оставил. А вскоре и Морозко пожаловал, спрашивает:

– Тепло ли тебе, девица?