Жирандоль

В 1907-м жандармы внесли ее в картотеку. Она давно уже не жила с теткой, работала на фабрике и снимала комнату в одном общежитии по соседству с такими же работницами, предпочитавшими всем цветам косынок красные. В 1908-м ее осудили вместе с другими товарищами и отправили на двухлетнее поселение, в 1910-м она вернулась и принялась за старое. В 1912-м новый приговор выслал ее уже на четыре года, но на поезд, в котором перевозили арестантов, напали храбрецы из товарищей и всех вызволили.

После побега для Белозеровой сочинили новые документы и отправили в Москву работать в подпольной газете. Карьера пошла в гору. Сначала она только исправляла и набирала чужие материалы, потом осмелела и стала строчить собственные статейки, в основном для работниц и служанок. Писать, цеплять словом, дергать за незажившие струпья и штопать раненые души по живому, где сочились гной и кровь, – это ей удавалось.

Как-то само собой вышло, что один из соратников по партии – татарин Рамиль Фахрутдинов, сероглазый, высокий и хрупкий, как стеклянная ваза, – стал для нее товарищем по постели. Просто один рабочий вечер перерос в рабочую полночь, а потом совсем не нашлось сил брести по промозглым улицам, пришлось остаться у него в отлично протопленной избе с запахом поспевающей хлебной закваски и кислой капусты. Рамиль сначала хотел уступить собственную кровать и улечься на сундуке, но Ольга воспротивилась: равноправие – значит равноправие.

– Но мне невозможно лежать на перине, когда ты будешь в неудобстве, – не согласился Рамиль. – Это не мой постель, это партия купила на общие деньги – значит, для всех. Ложись кровать.

– Нет, это твой дом – значит, и постель твоя. У меня есть собственная. – Белозерову смешила его неуступчивость. Да и сам он – быстро зажигавшийся, неравнодушный к любой мелочи, умевший рьяно сопереживать, так, что уже все забыли, а Рамилька помнил, искал ходы-выходы.

– Или ты в моя постель, или я на улицу, – поставил он ультиматум.

– Тогда давай вместе ляжем. – Она нашла компромисс. – Мы худые, влезем.

– Ты?.. – Он поперхнулся.

– Ничего подобного! – Она резко отрезала и даже грозно сверкнула слипавшимися от усталости глазами. – Просто поспим немного и с утра пораньше закончим набор.

Они улеглись, потушили лампу: руки по швам, ноги крепко сжаты. Но сон куда-то ушел, как будто и не было его. Ольга вздохнула и тут же почувствовала на груди осторожные пальцы. Все куда-то провалилось. Слишком долго она не слышала мужского запаха в опасной близи, тело не вздрагивало от прикосновений мужской ладони, а бедро не замирало, наткнувшись на набухшее желание. Она хотела отстраниться, но вместо этого почему-то сладострастно застонала и подалась к нему. Рамиль испугался, отдернул руку. Грудь запрыгала под блузкой, сама потянулась за его ладонью, колени распахнулись, не в силах сжимать кипящее внутри.

Первый раз оказался волшебным. Долгое воздержание – лучший афродизиак.

– Это… это по-товарищески, – пропыхтела она и снова набросилась, оседлала сверху, понеслась в неведомые дали в поисках блаженства.

На следующий день она проснулась как никогда бодрой и переделала кучу всяких полезностей, в разы больше, чем удавалось до этого. Удовлетворенная и счастливая, Ольга снова осталась ночевать у Рамиля. Опять третьи петухи пропели им колыбельную, но глаз не удалось сомкнуть и после них. Через неделю они наняли извозчика и перевезли ее вещи. Так намного удобнее: не надо идти по морозу, тратить драгоценное время. Встала, умылась, оделась – и уже на службе. Никто из товарищей не выразил недовольства или порицания: свободные люди имели право на свободную любовь.

Первый год она прожила с ним как случайная знакомая, без объяснений, без клятв. На второй год они стали называться супругами. Таким и бывает настоящее непафосное чувство: без громких признаний, без бряцания колец. Ольга растворилась в муже, дышала в унисон, стремилась предугадывать желания. А он твердо постановил: сначала революция, а потом все остальное, личное. Когда началась империалистическая война, Рамиля призвали на фронт. Он посчитал это удачным стечением обстоятельств. Там, на передовой, когда у мужичья нет на горбу пахоты и молотьбы, с ними проще разговаривать, а шальные пули станут хорошим подпевком к революционной песне. В 1914-м они сотворили никах – мусульманский обряд бракосочетания. Ей требовался какой-никакой статус, чтобы получать информацию с фронта. Гнусавый мулла что-то бормотал под нос и задавал жениху каверзные вопросы. Невеста не запомнила мечеть изнутри: на нее набросили платок, который едва позволял дышать и совершенно ничего не давал разглядеть. Зато получила вполне съедобные документы: мещанка Ольга Фахрутдинова, из татар.