Жирандоль

Девочку не очень интересовали малые народы, но следовало отнестись с уважением к оказанной чести. Двенадцатилетний Митька кого попало к себе не позовет, татар не станет показывать.

С верхней площадки донесся едва слышный свист. Она встрепенулась и побежала, перепрыгивая через ступеньки.

Высокая дверь, некогда нарядная, с респектабельными, безвозвратно попорченными филенкам и, с недовольным скрипом впустила внутрь. Агнесса осторожно переступила через высокий порог и вздрогнула: по коридору прокатился глухой стон, к концу перешедший в рычание. Она схватила Митьку за руку, та оказалась сухой и горячей:

– Что это?

– Это у евреев…

– Что с ними? – она шептала, опасаясь задавать нехорошие вопросы вслух.

– Не знаю. – Он тоже почему-то шептал. – Мамка говорила, что они жертвы приносят… кому-то. Наверное, режут их сейчас.

– Шутишь? – По спине пробежал холодок, хоть Ася и не вполне серьезно отнеслась к его словам.

– Нет. – Оказывается, Митька и сам дрожал. – Пойдем в нашу комнату, спрячемся.

В этот миг стон снова выполз из-за угла длинной обшарпанной прихожей и стал карабкаться вверх по стенам. Голос принадлежал женщине. В конце звук опять переродился в рык.

– Давай в милицию побежим? – предложила Ася. Ей категорически не хотелось запираться в Митькиной комнате, уж лучше бежать на улицу, где солнце и люди. Но портфель… И еще ценнейшее пацанячье уважение.

– Нет, мамка не велит к милиции бегать. Лучше уж сами.

– Что – сами?

В квартире раздался вопль раненого зверя, страшный до мурашек. Агнеска рванулась назад, но Митька крепко ее держал.

– Не бойся, они смирные, никого не забижают. Это просто евреи, у них свой бог, свои правила. Посидим тихонько.

– Нетушки. – Она зашипела от возмущения и решительно повернулась, чтобы выйти вон, и плевать, что подумает двенадцатилетний Митька, пусть он вообще больше ее на рыбалку не возьмет. И никуда. Маленькие пальчики решительно взялись за ременную петлю, заменявшую дверную ручку, но высокое полотно в этот миг само распахнулось. Агнесса вскрикнула, Митька закатил глаза и вжался в стену.

– Что тут происходит? – На пороге стоял чернокудрый и черноглазый красавец, похожий на бога Аполлона, каким его описывала всезнающая Инка. Из раздувавшихся ноздрей большого скульптурного носа вырывался пламень, по крайней мере, Агнеске показалось именно так. Бывшая когда-то белой рубаха распахивалась на груди, оттуда торчали блестящие волоски на бронзовой коже.

Аполлон оттолкнул детей и быстрым шагом прошел вглубь квартиры. За ним просочилась незаметная прозрачная женщина с опущенными глазами.

– Здрасьти, – поздоровался вдруг Митька.

– Здравствуйте, детишки. Идите к себе. – Женщина автоматически погладила Митьку по голове.

– Это наша соседка снизу. А это сам еврей. Лев его зовут. – Оказывается, никакой опасности вовсе не наблюдалось, а Митька – сам дуралей.

Ася оттаяла и тут же застыдилась собственной невежественности. Ну как она смела думать, что евреи приносят жертвы в коммунальных квартирах? Она побежала за красавцем и соседкой, уже не спрашивая у хозяина разрешения.

В комнате с открытой дверью лежала молодая пузатая женщина. Она кричала и стонала, обхватив руками подушку и иногда впечатывая ее в лицо. Женщина была красивой: черноволосой, большеглазой, но очень несчастной. Она страдала и, кажется, собиралась отправиться на тот свет. Губы произносили что-то на чужом языке.

– Надо в роддом, давай поедем, Берта. – Прозрачная соседка пыталась взять страждущую за руку, но та вырывалась и мотала головой.

– Не поедет она, – сказал Лев, – не верит медикам. Хочет еврейского ребе и повитуху.

– Нельзя так, Лева. – Соседка оказалась неуступчивой.

Роженица страшно заорала и грубо ткнула пальцем на дверь, приказывая соседке выйти.

– Левушка, не дело это, потеряешь сестрицу, – пропела та.

– Берта. – Лев начал уговаривать сестру на родном языке, но, кажется, тоже безуспешно.

Агнесса стояла у двери, ее никто не прогонял. Ее вообще не замечали. Митька подошел и встал сзади.

– Надо привести врача сюда. Я схожу. – Соседка скривила рот, и только тут Агнесса заметила, что та хромала.

– Нет, как вы пойдете, я сам. – Лев попытался встать, но Берта схватила его за руку, его бронзовая кожа побелела вокруг ее пальцев.

Срывавшийся голос что-то требовательно перечислял.

– Она не хочет врача… Советского врача, – перевел Лев. – Она требует ребе и еврейскую повитуху. Она думает, что это проклятие.

– Давайте я приведу врача! – Ася поскорее выкрикнула звонким голосом, чтобы не испугаться и не передумать. – У меня сестра в мединституте, они все умеют. Тут рядом. Я бегом.

– Что? Кто? – удивился Лев, но Агнеска уже выбежала, и верный Митька не пожелал отставать от подружки, когда вокруг кипели такие нетривиальные события. Отчаянно беременная Берта очередным воплем выбила из головы своего прекрасного брата мысли о чужих детях. Выхода не оставалось: надо просить соседку идти за врачом, но ему чудилось, что уже поздно.