Жирандоль

Она заметила торчавшие скулы, худые плечи под полосатой рубахой, грубую, обгрызенную на концах веревку вместо ремня. Поднимать глаза не решилась, достаточно и того, что увидела мельком: неавантажный ухажер. Ак-Ерке хотела убежать, но продавщица замешкалась, наливая в бидончик подсолнечное масло, без него возвращаться никак нельзя, из дома выгонят.

Она просто промолчала. Пыльная улица заснула: ни шагов, ни лая, ни птиц. Как будто все попрятались, оставив ее на авансцене один на один с незнакомцем.

– Да не бойся ты, отвечай. Я из Белоголовки, будем здесь школу строить. Я Айбар. А тебя как зовут?

Она опустила глаза. Наверное, джигит решит, что она дурочка. Ну и пусть. Лишь бы поскорее убежать. Но продавщица вовсе не торопилась. В открытой баклажке масло закончилось, требовалось выкатить из склада другую, распечатать ее. Долгий процесс. Айбар вызвался помочь, теперь они вместе с этой ленивой катын[57] кантовали пузатую жестяную бочку, искали нож, чтобы вскрыть, ветошь, чтобы подтереть.

– Эй, сынлим[58], помоги-ка, отодвинь эти ящики, видишь, не влезает, – крикнула покрасневшая от натуги продавщица. – Как тебя там, Улбосын?

– Ак-Ерке, автоматически отозвалась скромница и тут же прикусила язычок – эх, невезуха, пусть бы лучше оставалась для этой тетки Улбосын.

Они втроем наконец-то установили бочку на деревянный поддон, открыли. Ак-Ерке стояла и смотрела на наглого незнакомца, прямо в улыбавшиеся зеленые глаза. Теперь отмалчиваться стало совсем неуютно.

– Да, я местная… Ак-Ерке.

Айбар с товарищами строили новую школу, прираставшую к старенькому деревянному зданию уродливым раздутым аппендиксом с плоской крышей и крошечными дырочками окошек, которым не досталось ставен. Некрасиво. Зато в два этажа, много малышни вместится. Аульные аксакалы благословили такое дело, как угодное Аллаху, на что они, по правде говоря, редко расщедривались. Значит, в самом деле добрые джигиты и правильно придумали про школу. О том, что к образовательной затее причастна советская страна, постановившая избавиться от безграмотности и выделившая на это немалые средства, никто не задумывался. Раньше школы строили баи и купцы – значит, наличествовало конкретное лицо, кого следовало благодарить. Будь это директор школы, или председатель колхоза, или Айбар с товарищами. Но не пустое бренчание, складывавшееся в слово «государство».

Та встреча ничем интересным не закончилась: Ак-Ерке забрала масло и убежала, но Айбар стал попадаться на улицах едва не каждый день, она перестала от него шарахаться, разговаривала при встрече и даже пару раз приносила домашние баурсаки[59] и курт, когда мать велела. Все сельчане подкармливали строителей, и их шанырак[60] не хуже других. В конце лета, когда школа уже надела шляпу и заблестела многочисленными зрачками окон, состоялось объяснение.

– Ты такая шустрая, бежишь – не догнать. – Он запыхался, как будто и впрямь мчался за ней вприпрыжку. – Небось в колхозе скоро звеньевой станешь.

– Работы много, – буркнула Ак-Ерке.

– А как насчет жениха? Что скажешь, если я к тебе по осени свататься приеду?

– Нет, не приезжай! – Она испуганно остановилась.

– Не нравлюсь тебе? – Он комично свел брови домиком, сдвинул на затылок сложенную из газеты шапку и стал похож на добродушного Ходжу Насреддина, который в очередной раз опростоволосился, но не опечален, а просто озадачен.

– Мне замуж рано, отец не отдаст. – Ак-Ерке пожалела неудачника, пусть думает, что дело не в нем, а в ее родителях.

– А давай я сам у него спрошу. – Ее Ходжа Насреддин оказался предприимчивым, как и предполагало амплуа.

– Нет, – пискнула Ак-Ерке и для убедительности затрясла косами.

– Давай, Кобелек[61], скажи, чем я тебе не угодил?

– Почему Кобелек? – удивилась она.

– Потому что ресницами порхаешь, как бабочка крыльями, – он рассмеялся, она не выдержала и тоже прыснула.

Вроде бы никаких слов, а и без них все ясно. Он был ей по душе, пугала только неизвестность и чужой негостеприимный дом. Но, как известно, двух смертей не бывать, а один раз замуж все равно выходить придется. Пусть лучше с ним, чем с каким-нибудь плешивым или ревнивым.

Перед отъездом Айбар признался, что с первого взгляда в полутемном вонючем магазинчике понял все про них с Ак-Ерке.

– Как будто меня по голове бревном тюкнул и. – Он развел руками, то ли демонстрируя добрые намерения, то ли сожалея, что не припас подарка для нареченной. – Ты не думай, со мной раньше такого не было. Это все твои ресницы, Кобелек.