Жить дальше. Автобиография

Приехал отец Андрея. Так вышло, что после развода мы не виделись. Это было его решение, не мое. Но я не настаивала, он имел на это право. Игорь вошел в квартиру, и я увидела человека, раздавленного горем. Конечно, за 15 лет, что мы не виделись, он постарел, и мне показалось, что стал ниже ростом. Я его обняла, а он стоял весь обмякший, руки неловко висели по швам. Потом сказал: «Покажи мне его комнату». Я его проводила туда, показала на полки и шкафы, заполненные всякой всячиной, и сказала: «Если что-то хочешь взять – бери». Игорь долго сидел один в комнате Андрюши. На Андрюшиной кровати лежали две игрушки. Одну ему, еще подростку, подарила одна актриса, вторую – смешного крокодила с бантиком на шее я принесла с вечеринки журнала «Крокодил». Андрею понравилась смешная игрушка, наполненная шариками «антистресс», приятно было ее мять в руках. Крокодил поселился в его комнате. И когда я зашла проведать Игоря, он кивнул на эти игрушки и сказал: «Я понял, что он так и не вырос». А я подумала: «Ничего-то ты, как обычно, про своего сына не понял. Он вырос, и еще как».

Потом в одном из интервью Игорь говорил: «Я так много не знал о своем сыне». И вот это уже была чистая правда.

Увидев Игоря, понуро сидящего на диване, я почувствовала невероятное чувство вины. Это чувство меня не отпускало ни на минуту с того момента, как подруга позвонила, чтобы сообщить жуткую весть. Я все время спрашивала себя: «А если бы я никуда не полетела? Если бы оказалась рядом?» Любому человеку, у которого уходит близкий, знакомо это чувство. Даже если все произошло по какой-то нелепой случайности и предположить такого исхода никто не мог, мы все равно виним в случившемся себя. А когда пытаемся сами себе возражать, говорить, что мы не могли ничего предугадать, не могли предвидеть, что банальная простуда и банальное падение закончатся именно так, помогает мало. Все равно есть ощущение вины. Можно было остаться, не полететь никуда – и все изменить.

Я думала о том, что не смогла помочь Игорю убежать от его судьбы. Когда Андрей рос, я все время держала в памяти тот факт, что одного ребенка его отец уже потерял. И я очень боялась наступления этого возраста у Андрея. Вдруг история повторится? Когда мы с Игорем развелись, я решила, что вот она – эта потеря. Игорь потерял сына не в буквальном, а в метафорическом смысле. И успокоилась – мы обманули его судьбу. Но оказалось, что это не так.

Войдя в комнату, я опустилась на колени возле Игоря, заплакала и сказала: «Прости!» Это было искренним порывом, как-то само собой получилось. Игорь дотронулся до меня и произнес: «Ну что ты!» В следующий раз мы увиделись на прощании с сыном и больше не встречались.

И без того сложную ситуацию усугубляло то, что о нашей беде прознали папарацци, и я оказалась в настоящей осаде. Сразу несколько съемочных групп круглосуточно дежурили у моего подъезда, ждали, когда я выйду. И за неимением никакой информации от меня кидались на каждого, кто выходил из подъезда, совали ни в чем не повинному человеку микрофон в лицо, задавали вопросы, требовали ответов. На второй день после моего возвращения в дверь позвонила заплаканная консьержка и стала что-то говорить, но сквозь ее рыдания я могла разобрать только: «Прошу меня простить» и «Это было выше моих сил!». Я ее усадила за стол, налила чаю и попросила спокойно рассказать, что произошло. Оказалось, что она выпила снотворное и легла спать, но какие-то люди вломились в подъезд. Они представились следователями и стали задавать вопросы. Она спросонья не поняла, в чем дело, и стала честно отвечать: что видела, что знает. Только спустя некоторое время бедная женщина осознала, что ее обманули и что перед ней никакие не следователи, а съемочная группа одного из таблоидов. Она решила, что сделала что-то ужасное, и кинулась ко мне плакать и извиняться. Я ее как могла успокоила, сказала, что она ни в чем не виновата, просто есть такие люди – похоронные журналисты. Они зарабатывают деньги на чужой смерти. Консьержка, которая была далека от реалий шоу-бизнеса, хваталась за сердце и спрашивала наивно, как они могут спокойно спать после этого и есть ли у них вообще душа. Я ответила: «Есть люди, а есть нелюди. Вероятно, вот эти, которые пытали вас расспросами, – из второй категории». Меня все это не удивляло совершенно, я всякого уже насмотрелась. Но эту взволнованную и плачущую женщину было искренне жаль. Я напоила консьержку чаем и взяла с нее обещание дверь открывать только участковому и ему же отвечать на вопросы.