Жить и сгореть в Калифорнии

У них там имеется кое-какая родня. Двоюродным братьям удалось туда эмигрировать. Они живут в Лос-Анджелесе, и очень неплохо живут. Дают Ники халтуру — водить такси в аэропорт и обратно. Через год такой халтуры Ники покупает собственный автомобиль. Затем второй и третий. Затем рынок подержанных машин, затем — долю в оптовой торговле. Затем скидывается с несколькими партнерами и покупает многоквартирный дом. Ремонтирует его и продает. Покупает новый. Еще один. Теперь он владеет целым парком автомобилей, двумя рынками подержанных машин и долей в оптовой торговле.

На деньги от всего этого он покупает жилой массив в Ньюпорт-Бич. Преобразует его в кондоминиумы и срывает большой куш. Выложив, как говорится, кругленькую сумму, покупает еще один массив, и вскоре он уже с головой погружается в лихорадку купли-продажи 80-х годов. Иногда он покупает недвижимость, чтобы в тот же день перепродать ее. Занимается застройкой и благоустройством, скупая пустоши и строя там особняки, воздвигая кондоминиумы, сооружая загородные клубы.

Округ Оранж процветает, и вместе с ним процветает Ники.

— Знаете, в чем проблема американцев? — спрашивает Ники. — Они не ценят того, что у них есть. Каждый раз, как я слышу американца, поносящего собственную страну, меня разбирает смех.

Он богатеет и процветает, накопив столько, что может позволить себе стороннее увлечение, вскоре ставшее истинным смыслом его жизни и его единственной любовью.

Искусство, изобразительное искусство.

Живопись, скульптура, изысканная мебель.

В особенности последнее.

— Если воспользоваться избитой терминологией, то это всего лишь ремесленные поделки, — говорит Ники, — но в то время ценилось качество, качество дерева и качество работы. Уделялось внимание каждой мелочи. Заботились об эстетике целого. Мебель изготовляли удобную, красивую, прочную. Не просто сколачивали вместе детали, годные разве что на свалку или на самую дешевую распродажу.

И ведь в дереве есть поэзия, не правда ли? Вы понимаете, о чем я говорю? Если срублено прекрасное живое дерево, то жертву эту надо принести во имя чего-то стоящего, сделать из него прекрасное произведение искусства. Надо, чтобы такая красота, как ореховое или красное дерево, превратилась в нечто восхитительно-изящное и в то же время рассчитанное на века. И ведь наше повседневное общение с мебелью — столом, шкафом, кроватью, использование их — это еще и отношения с живым деревом, с мастером, с художником, создавшим эскиз. Мы становимся частью истории, вливаясь в ее поток. Вы понимаете это, Джек?

— Да.

Он и вправду понимает. Почему и не жалеет своего свободного времени на шлифовку досок для сёрфинга в своем гараже.

— Сколотив состояние, — говорит Ники, — я смог предаться моей страсти. Я накупил георгианской мебели. Кое-что из нее я продал, что-то обменял, но большинством предметов обставил свой дом. Создал жизненное пространство, где душа отдыхала. Вот вам и вся моя биография, Джек; история о том, как еврей из России стал сначала калифорнийским таксистом, а затем английским джентльменом. Как говорится, только в Америке. Только в Калифорнии.

— Почему «только в Калифорнии»?

— Ну, хватит прикидываться, — хохотнул Ники. — Ведь это и вправду край, где сбываются мечты. Почему сюда и тянутся люди. Считается, что из-за климата. На самом-то деле причина, если хотите, в здешней атмосфере. В Калифорнии освобождаешься от пут времени и места, ты не привязан к ним больше. История, национальность, культура — все это отпадает. Здесь можешь отбросить от себя, как шелуху, все, что составляет твою личность, чтобы стать тем, кем ты желаешь стать. Никто не будет ставить тебе палки в колеса, вышучивать тебя или осуждать — ведь все вокруг заняты тем же самым. Все здесь одним миром мазаны, дышат одним воздухом, пьют одну воду, правда, из индивидуальных облачков. Текучих, зыбких и вечно меняющих форму. Бывает, два каких-нибудь облачка начинают плыть рядом, сливаются, потом расходятся, потом опять сближаются. И живешь ты здесь такой жизнью, какую сам для себя выбрал. Как облачко, она такая, какой видится тебе в мечтах.

Помолчав немного, Ники усмехается.

— Вот и выходит, — говорит он, — что если еврей из России мечтает о солнце, свободе, океанских пляжах, а еще — жить, как английский помещик, то, перебравшись в Калифорнию, он просто набивает свой дом дорогущей мебелью и создает свой собственный мир… Который теперь в значительной степени рухнул. Сгорел ярким пламенем.

Не говоря уже о твоей жене, думает Джек, о которой ты и вправду даже словом не обмолвился.

— Но вернемся к пожару, — произносит Джек. — Не сочтите за оскорбление, но позвольте поинтересоваться, где вы были в тот вечер, когда разгорелся пожар?

Уж если мы так разговорились.

21

— Здесь, — говорит Ники, говорит невиннейшим тоном. — Я был здесь.

И он пожимает плечами, дескать, судьба есть судьба, и разве ее предугадаешь?

— И, благодарение Богу, — вмешивается мать, — дети тоже были здесь.

— Когда вы забрали детей? — спрашивает Джек.

— Около трех часов дня, — говорит Ники.

— То есть в установленный час?