Жить! Моя трагедия на Нангапарбат

На протяжении тех ужасных дней я все время думала о жизни – моей и Томека, а мысль о том, что кто-то из нас умрет, даже не приходила мне в голову. Я не расставалась с надеждой вернуть Томека живым, спуститься в базовый лагерь. Какая-то внутренняя сила гнала меня вперед и защищала. Теперь я часто думаю, что же это была за сила, внешняя или внутренняя, которая смогла прогнать ночных демонов с моего пути и протянуть нить Ариадны, которая привела меня назад, к жизни, дала мне силы жить и вырвала из ловушки, готовой захлопнуться.

Пронизывающий холод. Очень хочется пить. Набираю немного снега, но он слишком рыхлый, воздушный. Получается всего капля воды, но перчатки намокают.

Ветер усиливается. Ночь и так ледяная, но тут на сцену выходят ураганный ветер и метель. Облака проносятся над вершинами. Приближается буря. Ветер поднимает снежные вихри. Холод пронизывает до костей. Я заставляю себя двигаться, чтобы согреться. И вот я добралась до конца ледяной стены. Чудо, что в нее вмерзло всего пять метров веревки.

Нужно отдохнуть, я сажусь на камни. Я устала, меня клонит в сон, и я ложусь. Глаза, измученные холодом и ветром, закрываются. Я должна дать отдых телу, чтобы оно смогло идти дальше, смогло выжить. Но отдых длится недолго. Лежать неудобно, порывы ветра слишком сильные, и мне не удается отдохнуть даже несколько минут. Меня будто кто-то толкает, заставляет идти дальше, говорит: «Не время отдыхать, это неподходящее место. Вперед! Давай же, иди, спускайся! Здесь тебе делать нечего!» Мне кажется, что я падаю, скольжу вниз, и приходится опять остановиться. Всего за несколько минут я цепенею от холода. Я снова начинаю засыпать, но вдруг, словно от пощечины, просыпаюсь от колючего снега, который ветер швыряет мне в лицо, заставляя встать и продолжить спуск. Руки очень болят. Иногда боль такая сильная, что приходится останавливаться. Уткнувшись лбом в ледяной склон, я засовываю руки под мышки, пытаюсь согреть их и чувствую, как боль ослабевает. Снова иду дальше.

Погода меняется, медлить нельзя. Если отдыхать слишком долго, дальше будет только тяжелее. Этой ночью я не должна останавливаться – только так я смогу выжить. Спуститься с горы. Вырваться из ада. Мой мозг хорошо натренирован, он меня не подведет. Я столько лет закаляла тело, выковала стальную волю, и теперь они работают на меня.

Бреду, освещенная бледным светом луны, который разливается по голубым ледяным полям. Напряженно думаю о том, куда сделать следующий шаг, я не хочу сорваться, ведь тогда мне придется сильнее сжимать веревку онемевшими пальцами. Но я и так заставляю их работать как следует, ведь, сжимая и разжимая их, я заставляю кровь циркулировать.

Склон снова становится отвесным, уходит в темную бездну Диамирского ущелья. Но я не смотрю в ущелье, не ищу глазами мою цель – базовый лагерь. Все внимание сосредоточено на следующих пятидесяти метрах – это все, что можно разглядеть в такой темноте. Времени как будто больше не существует.

Добираюсь до узла – к той веревке, по которой я спускалась, привязана следующая. В склон вбит столбик от палатки или какой-то штырь, вокруг него обмотано несколько перепутанных веревок. Я должна выбрать правильную, не ошибиться, не доверить свою жизнь той, которая не внушает никакого доверия. Остаюсь пока закрепленной на верхней веревке. Берусь обеими руками за нижнюю – левая рука выше правой – и несколько раз сильно и резко дергаю, чтобы понять, как новая веревка отзывается. Нужно понять, могу ли я свободно скользить по ней или должна спускаться, распределяя свой вес между веревкой и склоном. Чем дольше веревка остается на горе, чем больше перепадов температуры перенесла, тем менее прочной она становится. Нейлоновые веревки не подходят для восхождения и быстро перетираются при спуске вниз. Я тестировала их целый сезон и считаю опасными. Я хорошо запомнила, что они могут ломаться, как стекло.

Отстегиваюсь от верхней веревки. Закрепляюсь на нижней стопорными узлами. Вяжу узел прусика вокруг нижней веревки, цепляю к ней карабин своей страховочной системы. Натягиваю веревку, проверяю на прочность. Две минуты отдыхаю. Снова согреваю руки. Закрываю глаза. Дышу на руки, действую, как подсказывает внутренний голос. Еще сорок метров вниз по склону, освещенному луной.

Обычно обморожение ног причиняет чудовищную боль. Когда руки начинают замерзать, они теряют чувствительность, и манипулировать веревкой, карабинами и прочим снаряжением становится очень трудно, а через некоторое время и почти невозможно. Но как ни странно, ноги не причиняли мне больших неудобств, и дергающей боли в них я не чувствовала. Руки болели, но все-таки я могла ими пользоваться. Это была невероятная удача, еще одно чудо. Если бы мои руки потеряли чувствительность, любая попытка спуститься самостоятельно была бы обречена на провал.

Я все время жду, что вот-вот застряну у намертво вмерзшей в лед веревки. Тогда придется ждать рассвета, чтобы оценить ситуацию. Но ничего подобного не происходит, и это чудо, ниспосланное свыше.