Жить в эпоху перемен

— Не может быть. Такого не бывает. — Если я и дура, то не настолько.

— Ну что вы. Действительно, за восемь последних месяцев все в порядке. Другое дело, что два с половиной года назад не перечислено взносов на два миллиона двести тысяч, — и она протянула мне акт.

Я похолодела. Шутки кончились.

Черной шариковой ручкой на белой бумаге формата А4 было написано:

1. Задолженность — 2 200 000 руб.

2. Штраф (10 %) — 220 000 руб.

Итого: — 2 420 000 руб.

3. Пени (0,5 % в день за 910 дней) — 10 010 000 руб.

Итого: — 12 430 000 руб.

(двенадцать миллионов четыреста тридцать тысяч рублей)

— Вы пени сегодня можете уплатить? — сочувственно спросила старшая. — Их бы вам остановить, а то еще нарастет.

— Вы… это… серьезно? Откуда у меня такие деньги? Вы же все видели! У меня такие суммы и не ночевали!

— А мы-то что можем сделать? — пожала плечами младшая. — У нас инструкция.

— Послушайте, — взмолилась я, — это же не по моей вине!

— Мы вас понимаем, — добродушно сказала младшая, вынимая из сумочки косметичку.

— Послушайте, — вскричала я, — у меня только шесть миллионов!

— А мы-то при чем? — терпеливо спросила младшая, доставая зеркальце.

Старшая, густо покраснев, смотрела в сторону.

— Послушайте, — зашептала я, — а что мне делать?

— Как что? Платить придется, что еще, — сказала младшая, подкрашивая губы.

Сейчас, как же. Разбежались! Удавлюсь, а ни копейки не отдам!

Кровавая пелена гнева застлала мои глаза. Комбинации, одна другой изощреннее, хладнокровно оценивались негодующем мозгом.

Вдруг меня осенило.

— Послушайте, — риторически спросила я, — это ведь потому Алексей и уехал, правда?

— Какой Алексей? — уже брезгливо поинтересовалась младшая, закрыв косметичку. — Вы, в кого ни ткни, — все без денег. Однако на метро на работу, кроме нас, никто не ездит.

— Я потому не езжу, что рядом живу. Мне пешком пятнадцать минут, а на метро дольше получается, — объяснила я. — Алексей-то — умница… Это он мне предприятие продал и уехал. Интересно, ему там статус дали? Маразматического беженца? Понимаете, — уведомила я дам, — люди бегут из родной страны, потому что жить невозможно — кто из-за политики, а кто — из-за маразма. Русским сейчас статус политического беженца получить трудно, потому что у нас свобода и демократия. А вот принимает ли в расчет мировое сообщество градус российского маразма?

— Пожалуй, нет, не принимает, — подумав, продолжила я. — Маразм — новое явление в геополитике. С ним незнакомы Международный валютный фонд и страны «Большой семерки». Правда, она теперь — «Восьмерка». Поэтому есть шанс, что маразм станет-таки предметом стратегических интересов сверхдержав. Тогда Америка признает Алексея, и у него появятся перспективы.

— Но вот появятся ли они у нас? — обстоятельно анализировала я. — Вероятность есть, но небольшая. Грандиозный эксперимент, участниками коего мы все являемся, заключается вот в чем: может ли отдельно взятая особь выплыть из волн маразма или, упившись маразмом, особь пойдет на дно? Давайте подумаем вместе, — обратилась я к аудитории и спросила младшую: — В каком году вы родились?

— В пятьдесят шестом, — не соврала она от неожиданности.

— Что и требовалась доказать! — торжествующе объявила я. — Ведь я — того же года. А теперь сравним. Положим, фигурально выражаясь, на одну чашу весов вас, а на другую — меня. И что же мы увидим? С точки зрения плавания в маразме?

Младшая удивленно выкатила глаза, а старшая, не выдержав, тихонько прыснула.

— Мы увидим, — повысила я голос, чтобы задушить нерегламентированный прыск, — на одной чаше молодую, красивую, умную женщину, хозяйку своей судьбы, квалифицированного специалиста, которого уважают коллеги и ценит руководство.

Младшая молодела на глазах.

— Обратимся к другой чаше, — презрительно развернулась я лицом к себе. — Вроде бы тот же возраст, те же социально-экономические условия формирования, но каковы итоги? Каковы? Постыдные долги Внебюджетному фонду, дрязги с заказчиками, несложившаяся личная жизнь, трое безответственно рожденных детей — вот она, оборотная сторона современного этапа маразма! — Я прикусила нижнюю губу, отвернулась и осуждающе покачала головой.

Старшая, которую, судя по всему, вот-вот должны были уволить за профнепригодность, заволокла глаза слезами и стала вместе со стулом двигаться к выходу. Младшая, брезгливо осмотрев меня снизу доверху, тяжело вздохнула и тихонько посовещалась с товаркой:

— Ну что, может, не будем ее топить?

— Не топите меня, пожалуйста! — истово попросила я. — Еще одна попытка, еще один рывок! Все восемь месяцев я боялась одного: недоплатить! И надо же было так вляпаться, — совершенно искренне закончила свою импровизацию.

Старшая, облегченно вздохнув, предложила:

— А давай не заметим? Все-таки это не она виновата…

Ей-богу, выпрут ее скоро! Такие долго не работают.

— Ты что, план не собираешься выполнять, заступница народная? Тебе премии не нужны, конечно. Сама не живешь и другим не даешь, — обиделась младшая и обратилась ко мне: — Ладно уж… За восемь-то месяцев пени сможете заплатить?