Жить в эпоху перемен

— холеных матерых мужиков в дорогой коже, почтительно отклячивших зады на полметра от вертикали перед налоговым пацаном, плюющим в потолок в скуке душевной;

— битых жизнью торговых дам, усердно и искренне объясняющих, что юная барышня, сидящая по ту сторону налогового барьера, — кладезь мудрости, житейского опыта и очарования;

— и многих, многих вы еще увидите там!

Сплошное, понимаешь, согласие и примирение — народ и налоговая инспекция едины.

И я как все. Люблю налоговых инспекторов, чту налоговую полицию, да и вообще, станет грустно, навалится хандра — пойдешь, поплатишь налоги, вот и полегчает! Славненько так становится.

Инспектрис было две. Выглядели они, как обычно выглядят налоговые инспекторы, — за сотню лет существенных изменений в породе не произошло.

Не отказавшись от ритуального кофейку-с с пристойным случаю, но скромным печеньицем-с, они погрузились в пучины моей доблестной финансово-хозяйственной деятельности. Горестно шуршали страницы бухгалтерских книг…

Зазвонил телефон.

— Дрась, это я! — пулеметно выпалил Малыш. — Я к вам вечером заеду в девять один дверь держите открытой чтоб мне на площадке не светиться, — и он бросил трубку.

«Господи, — подумала я в рифму, — вот пруха! Не понос, так золотуха», — и стала старательно рисовать Малышеву фигуру на виселице с непропорционально толстым канатом, стянувшим небритую бандитскую выю. Язык удавленника стелился по земле, завиваясь цифрой 2. Два миллиона штрафа я еще могла заплатить. Но раз могла два — напишут десять. А вот это уже все равно — десять или, скажем, сто пятьдесят. И я развеселилась.

Наконец инспектрисы, видимо утомившись и одобрив трудолюбие и благонравие проверяемой, промолвили:

— Проверим кассу. Откройте сейф, пожалуйста.

Я поднялась со стула и прошествовала к сумочке, валяющейся в углу у двери (у меня в ней ключ от сейфа, в кошельке. За кассу-то я совершенно спокойна была. Кассовый аппарат мне каждый вечер приятель перекручивает. За тридцатку. Он вообще-то ученый секретарь в НИИ радиоэлектроники, но кое-что руками еще умеет и половину рынка обслуживает).

Наклонилась я за сумочкой… О Боже! Доразгружалась, бестолочь! Тоненький верткий червячок прошмыгнул по позвоночнику, плотный туман застлал на мгновение глаза…

О вы, явные и тайные рыцари великого Ордена Радикулитчиков, вы, обладатели Единственно Верного Средства от Радикулита, вы, Мученики Позвоночника, братья и сестры, к вам обращаюсь я!

К вам, потому что больше никто не поймет и объяснить невозможно, почему я, как искореженная тайфуном сосна, застыла в немыслимом штопоре, оттопырив шуйцу в приветственном жесте в сторону инспектрис, а десницей так и не дотянувшись до заветной сумочки.

Дамы извергли волну непонимания:

— Ну? Стоять будем? Или сейф открывать?

Проклятая сумка маячила перед носом (неряха! Вечно все раскидываю), но в руки не давалась, хоть ты убейся. Каждое движение, каждое дыхание мгновенно наказывалось оглушительной болью, и через пару минут тишины, звенящей от нарастания налоговой напряженности, я сдалась:

— Извините. Прикрючило. Радикулит. Возьмите. Пжалс-ста. Сумочку.

— Ну понятно, как сейф открывать, так сразу радикулит, — в унисон спели инспектрисы.

— Нет. Пжалс-ста. Сумочку. Возьмите.

— Ага-а… Так-так… Ну-ка, пиши, Наталья, — радостно велела та, которая постарше, той, которая помладше, — попытка дачи взятки при проведении проверки.

— Не. Взятка. Сумочка. Там. Кошелек…

Которая помладше в восторге подпрыгнула:

— Ой, Ирина Иванна, и правда взятка! Мне — так первый раз дают, а вам?

— НЕ. Взятка. Кошелек. ВОЗЬМИТЕ.

— Ты пиши, Наталья, пиши: «Кроме сумочки проверяемая настойчиво предлагала кошелек, в котором находилось…» — а сколько там у вас?

— Триста. Тыщ. И. Сто. Баксов. НЕ!!! Взятка… Ключ. Возьмите сейф.

— «…Находилось триста тысяч рублей (ты числом и прописью пиши) и сто долларов сэшэа». Это же надо до такой наглости дойти! Копейки какие-то у нее с полу подбирать! А с виду приличная. А чего это она нам сейф все пытается всучить, а, Наталья?

— Да ну его, Ирина Иванна. Он тяжелый.

— Ты язык-то придержи! Не понимаешь — типичная провокация, сколько проверок сделала, такого не видала. Идите, милая, расписывайтесь.

«Господи, — думала я в тупом отчаянии, — вот уж влипла, так влипла. Они что, от рождения идиотки? Или им Налоговым кодексом мозги повышибали? Анальгина мне, анальгина!!»

Ирин-Иванна метала в меня зевесовы молнии гражданского гнева, а юная Наталья так и подсигивала от воодушевления.

— Молчит и не идет, — наябедничала она. — Ирин-Иванна, а что дальше?

— Пиши, Наталья: «От подписи отказалась». Число. Расписывайся, — и она пошуршала бумажками. — Пошли, дальше с ней в другом месте разберутся.

— Так она же дверь загородила…

«Они пройдут сквозь меня, как танки. А я и так на ближайшие две недели — руина. Спасайся, кто может!» — здраво рассудила я и объявила:

— Не. Подходить. Я. Заминировалась.

Хотите — верьте, хотите — нет: моя милиция меня бережет