Жить в эпоху перемен

…Никого и никогда так не любила, как пахнувшего чесноком и вчерашним пивом красномордого Семенякина в те блаженные минуты, когда слизывала таблетку с мозолистой милицейской ладони, когда смотрела, как он открывает проклятый сейф, когда слушала, как он объясняет инспектрисам и налоговым начальникам, что голова — не роскошь и ее хорошо бы иметь каждому. Любила я его… Мужик пришел, уму-разуму трех дур поучил и все уладил, и захотелось мне уткнуться носом в надежное мужское плечо, в его порох и пот, и сказать: «Милый! Защищай меня, а я буду стирать твои трудовые портянки и жарить котлеты! Я буду рано вставать! Буду я все успевать! Ни цветов мне не надо, ни нарядов — таблетку индометацина в нужное время и в нужном месте!»

К вечеру все было кончено. Пристыженные инспектрисы ретировались, составив акт всего на два с половиной миллиона. Меня накачали лекарствами, и любимый Семенякин собственноручно водрузил мои останки на доску, положенную поперек дивана, поставил рядом водичку и рассказал, что мой пояснично-крестцовый — это семечки, тьфу и ерунда по сравнению с его шейным радикулитом.

Я лежала. Было уютно, тепло и небольно. В крови блаженно бродил анальгин.

В дверь постучали.

— Вы одна? — прошипел Малыш.

Проснулась совесть и заснула

Господи, как они мне все надоели!

— Одна, — равнодушно отозвалась я, — заходи, Андрюша.

Малыш влетел в комнату, впаявшись по дороге головой в притолоку, захлопнул дверь и закрыл замок на два оборота.

«Вот и ладненько, — с облегчением подумалось мне. — Сейчас он меня прикончит. И ничего не надо будет делать. Где нас нет — там, говорят, хорошо. Торговлишка моя пусть пропадает пропадом, а дети — что ж? Отец дорастит…»

— Вы чего, Анна Сергеевна? — удивился Малыш, осознав мое лежачее состояние.

— Прикрючило меня. Радикулит, — дежурно отозвалась я. — Так что извини, Андрюша. Ничего, что я на «ты»?

— Лежите, лежите! — замахал бандит неописуемыми лапами. — А на «ты» даже лучше, а то все «вы» да «вы» — что я, мент какой поганый?

— Да, Андрюша, ты не мент, — грустно подтвердила я, вспомнив милого Семенякина. — У тебя случилось что?

— Ага! — просиял Малыш. — Вот, смотрите, — и он вынул из кармана куртки краснокожую паспортину, любовно завернутую в огрызок полиэтилена, обтер руки о штаны и стал бережно листать странички.

— Вы не обижайтесь, что в руки не даю, — извинился он и объяснил: — Документ!

— Да ладно… Все ты правильно делаешь, — устало подтвердила я. — Поздравляю. Теперь ты гражданин великой России.

— Это вам спасибо! — жарко поблагодарил гражданин. — Если бы не вы, я бы всю жизнь ларьки бомбил. У меня тут с большими мужиками базар был — так они говорят, что не фуфлите вы. Верняк дело. Только… Эт-самое… — и он воровато оглянулся на дверь. — Братве… не говорите пока про паспорт, а? Авторитет потеряю, понимаете? Даже Юрик не знает…

— Да нужна мне твоя братва так же, как и Юрик! — искренне выразилась я. — Век бы их не видала! Если что — ты ко мне за уставом приходил. Сейчас вот встану и отпечатаю.

— Так может, вам тяжело? — испугался Малыш. — Может, потом?

— Нет, — я по-мересьевски скрипнула зубами, прикинув расстояние от дивана до компьютера, — мы не можем ждать милостей от природы. Ты только меня не торопи…

И я вышла в путь. Малыш чего-то там кудахтал, уверял, что не к спеху, предлагал отнести и вообще как-то суетился, а я вяло огрызалась, брела и мечтала: «Придет время, и дети вырастут. Образование все получат. Кого — женю, кого — замуж выдам. Внуки пойдут… — Я в ужасе даже затормозила, но потом опомнилась: ведь их нет пока, — перевела дух и продолжила: — У всех будет много крепкой обуви, теплой и добротной одежды, вкусной и здоровой пищи. Сын будет хорошо зарабатывать, а дочек обеспечат мужья. Тогда я стану свободной и богатой. И я построю себе бронированную камеру. С замком изнутри. В камере будет много книг и удобная, твердая противорадикулитная постель. Можно, пожалуй, поставить телевизор. Ни одного телефона! Снаружи будет совершенно гладкая дверь, только замочная скважина. Ключ я не дам никому…»

В таких мечтаниях неблизкое мое путешествие прошло как-то незаметно и безболезненно, но на стул меня опускал-таки Малыш. В совершеннейшей прострации я впечатала бандитские паспортные данные, включила принтер и под его трудолюбивый стрекот отправилась в обратную дорогу…

— Возьми листочки сам, Андрюша, — попросила я уже с дивана, — там устав, учредительный договор и протокол. Распишись, сам увидишь, где надо.

Малыш рассматривал бумажки и млел. Счастлив он был так, что в недрах моей низкой душонки шевельнулось что-то вроде совести. Морочу ребенку голову! А ведь подвиг-то он уже совершил — паспорт добыл…

— Держите, Анна Сергеевна, — ребенок протянул мне несколько купюр. — Пятьсот. Как договаривались.

— Да ну тебя с твоими деньгами. Что ты все суетишься? Чаю лучше поставь, мне с тобой поговорить надо.

— Так вы же заработали! Мне под это дело серьезные люди деньги дают.