Жить вопреки (СИ)

А ведь Астрид делала какие-то невнятные намёки на то, что самый старший сын Стоика не погиб в ту ночь, долго рассуждала с Йоргенсоном на эту тему за кружкой хорошего эля — благо хоть Забияка не ревновала, прекрасная зная о позиции Хофферсон.

Относиться к девушке, которая когда-то была его возлюбленной, как к другу и надёжному боевому товарищу оказалось неожиданно просто.

И потому не заметить, как изменилась условно сочтённая погибшей Астрид, вернувшись на Олух живой и относительно невредимой, сообщая о том, что сумела найти для Лохматых Хулиганов неожиданного союзника в стане врага.

Союзника, который хотел возвыситься за счёт падения своего Покровителя.

Омерзительно это, на самом деле.

Да и сама Хофферсон считала точно так же — не укладывалось в сознании честного и всегда прямолинейного воина такая лёгкость, такая непринуждённость, с которой некто Королева Мала, правительница Кальдеры Кей, пошла на предательство человека, под чьей защитой находился её народ.

Одно дело — ударить в спину врагу.

Другое — союзнику.

После того, как Астрид доложила о своих приключениях Стоику, она, неожиданно эмоциональная, выловила в одной из улочек их деревни Сморкалу, и впервые, потом, спустя длинный, полный невнятных откровений разговор и несколько больших кружек чего-то крепкого и заморского, он увидел, чтобы Хофферсон была до такой степени пьяна.

Она ему поведала, что не только странную королеву ей довелось встретить — а лицом к лицу столкнуться с самим Покорителем Драконов.

Аран.

Так его звали.

Вполне себе человеческое имя для того, кого было принято считать воплощением жестокости и зла, отродьем мрачного Хельхейма, порождением мировой Бездны и так далее по весьма длинному списку, испещрённому и менее литературными выражениями и пестрящего бранью.

Тогда, за три дня до начала злополучного похода, закончившегося катастрофой и их полнейшим разгромом, и хорошо хоть Лохматые Хулиганы были там лишь наблюдателями, и это был не его, Сморкалы, проигрыш, Астрид пыталась что-то рассказать ему, пыталась о чём-то предупредить, пыталась уберечь от чего-то, в конце концов.

И это удивляло.

Такая странная забота, само её наличие, со стороны Астрид — есть нечто поразительное и, казалось, вовсе несуществующее.

Впрочем, если смотреть на всю эту ситуацию теперь, то многое становилось простым и понятным — и печальный взгляд грозной воительницы, и надломленность, и отчаяние, и даже обреченность, мелькавшие даже не на лице — в жестах, в каждом шаге, во взгляде.

И почему она молчала.

О таком — не говорят.

И видели это, и понять это могли только они, выросшие ребятишки, что когда-то были компанией друзей, неразлучной и до крайности разрушительной пятёркой.

Но Забияка — не у дел.

Не воевала она теперь — хозяйством управляла, следила за качеством работы, слуг. До чего они дожили! Ведь нельзя было несколько лет назад и помыслить о том, чтобы возродить эту славную традицию использовать труд пленных людей! А теперь то — сплошь и рядом.

Задирака почти не отходил от сестры, прерываясь только на то, чтобы понянчиться с племянником. И пусть формально он тоже являлся воином и представлял некую угрозу для их врага — он не покидал Олух.

Рыбьеног…

А кто теперь знал, куда занесла судьба мнимо трусливого, но на деле очень храброго и умного парнишку?

Жив ли он?

Неизвестно…

Вот и получается, что остались только они: Сморкала и Астрид, из всей пятёрки юных Драконоборцев с Олуха, и только они продолжали применять полученные знания на практике.

И именно теперь стало ясно — они наиболее защищены и наиболее уязвимы.

Не трудно догадаться — под ударом могла оказаться в первую очередь именно Астрид, ведь именно она привела вождя и солдат к Иккингу и его Ночной Фурии, и именно её во всем случившемся должен был винить Аран.

По крайней мере, делая поправки на характер Иккинга, Йоргенсон мог с уверенностью сказать — сам он решил бы и поступил именно так.

Но вопрос, почему Аран отпустил Сморкалу, позволил ему и остаткам немногочисленных присутствовавших в той бойне Лохматых Хулиганов уйти целыми и невредимыми, вернуться, пусть и без победы в руках, но вернуться домой, к своим семьям, оставался открытым.

Как и вопрос, как вообще так оказалось, что Аран и, казалось бы, давно и безвозвратно погибший Иккинг являлись одним лицом.

Надо признать, как бы это ни было невероятно и вообще невозможно, его троюродный братец добился явно много больше, чем мог достичь среди людей — и среди злобных крылатых тварей он казался своим — таким естественным, вписывавшимся в ту картину.

И драконы — подчинялись ему.

Слушались каждого слова.

И Фурии…

Много Ночных Фурий!

Все они — и злобные, а может, и не совсем, порождения Молнии и самой Смерти, и непонятные твари, чья чешуя словно была выкована из лучшей стали, сверкавшей и отточенной, подобно острейшим из клинков, чьи шипы из хвостов легко непринуждённо перерубали мачты их драккаров, и привычные, едва ли не родные Чудовища, Громмели и Змеевики с Престиголовами, и вовсе непонятные, но весьма устрашавшего вида создания, — все они подчинялись Арану беспрекословно.