Жить вопреки (СИ)

Постепенно золотистая от выгоревшей за лето травы степь сменилась низкими каменистыми холмами, становившимися всё выше.

Невероятные пейзажи предгорья пополнили коллекцию зарисовок Арана. Тот с удивлением заметил, что у него собрался достаточно толстый альбом с видами посещённых островов и земель.

Когда успело пролететь время?

Когда он настолько привык к постоянному ветру, к холоду неба над облаками и к постоянному полёту?

На горизонте показались горы.

Из-за освещения, а, может, по природе своей такие, но они даже отсюда, издалека, действительно выглядели чёрными. Это поражало Арана до глубины души. Он видел много разных гор, даже Олух мог похвастаться этим чудом природы.

Но это…

— Ну вот я и дома…

***

В нос ударил сухой, пыльный, жаркий воздух.

Она открыла глаза и тут же вновь зажмурилась, прикрыв лицо руками.

Снова открыла.

Нахмурилась.

Огляделась.

Всюду, насколько хватало взгляда, была алая пустошь — странная пустыня с песками ярко-кровавого цвета. Песчинки были грубыми и острыми — неприятно кололи босые ноги.

Непокрытую голову сильно напекало солнце…

Солнца.

Два.

В небе странно-янтарного цвета висели сразу два дневных светила — крупное голубое и помельче — зеленоватое.

Солнца («Братья» — пришло ей в голову) располагались очень близко друг к другу и едва заметно скользили по небесам — Меньшее безмолвно следовало за Большим, одаряя странный, незнакомый, столь чужой и непривычный мир светом жутковатых холодных оттенков.

От этого пустыня казалась ещё более красной.

Молча вздохнув и поджав пересохшие на жаре губы, она оторвала от передника широкую, более походящую на квадрат, полосу ткани и надела вместо отсутствующего платка — перегреться сейчас было бы совсем нежелательно, пусть и весьма вероятно.

Невыносимо хотелось пить.

Оставалось благодарить Богов и Духов, что она была в рубахе с длинным рукавом, да и в общем одеяние было до пят, не позволяя обгореть под зловредными лучами.

На горизонте, в той стороне, куда падали тени, виднелась алая, неровная, словно неаккуратно срезанная тупым ножом, полоса — столь далёкие горы.

Немного левее гор виднелась тонкая вертикальная черта — башня?

Песок под ногами явно был только чуть-чуть покрывавшим что-то большое и твёрдое — она присела и смела несколько горстей в сторону. Неожиданно пальцы оцарапало что-то жесткое и шершавое — камень.

Неожиданно подувший ветер, сухой и горячий, не принесший ни капли облегчения, смел песок в сторону, обнажив вполне конкретную полосу таких же камней — потрескавшаяся от времени, неровная и полуразрушенная ветром, покрытая плиткой дорога.

И если верить направлению, вела она как раз к той самой предполагаемой башне.

Она, вздохнув, сжав в ладони щепоть песчинок, поднялась и побрела по столь неожиданно найденному пути — хоть какая-то цель.

Желая отвлечься от ненужных сейчас мыслей, которые всё равно ничем помочь не могли, но заставляли голову болеть, она стала рассматривать песчинки в руке.

Не песчинки.

Маленькие осколки ракушек (вроде тех, что часто можно найти на берегах рек и морей) и камней, и некоторые — со шлифованными сторонами, бывшие когда-то явно или одной большей плитой, или даже стеной.

Все, что осталось от созданных тысячи лет назад строений.

Мертвая слава былого величия.

Мертвый мир.

Умерщвленный.

Почему-то она каким-то внутренним чутьём улавливала, что здесь когда-то давно жили люди, и много — вон сколько песка, до самого горизонта!

Не хотелось думать, что убило когда-то, возможно, процветавший мир и его население, что могло угрожать и ей самой. Какая разница, что здесь произошло? Это случилось и ничем это нельзя было изменить — а значит, и смысла задаваться совершенно ненужными вопросами не было.

Во всех мирах был неизменен лишь песок — прошлое и будущее всех живых и мёртвых цивилизаций. Хранитель потерянных знаний и навеки ушедших тайн.

Откуда это всё?

Эти мысли, эта проклятая пустыня?

Весь это странный, непонятный и пугающий своим неизменным могильным покоем и беспросветным одиночеством мир?

Нагретые беспощадными солнцами камни обжигали стопы, особо острые песчинки врезались глубоко в плоть, принося при каждом шаге страдания — слёзы почти мгновенно высыхали, едва успев скатиться по щекам, так и не добежав до подбородка.

Остатки передника ушли на то, чтобы перевязать ноги и хоть как-то облегчить мучения — резкая боль не давала идти, казалось, кровь вскипала прямо в жилах, становясь густой и вязкой, словно смола.

Запах пыли перебил даже глухой, солоноватый запах металла — пока она шла, ранки на стопах не могли зарасти, а потому они продолжали кровоточить. Ей казалось, что если обернуться, то можно было бы увидеть путь в сотни и тысячи кровавых шагов, её следы на заметаемой песком дороге.

Но оборачиваться не хотелось.

Было страшно.

Ноги казались ватными, все тело не слушалось, словно налившееся свинцом, оно в противовес казалось невероятно тяжелым, неподъемным. Башня явно стала ближе, чем была, но теперь не было понятно — приблизилась она к ней хоть на сколько-нибудь, или она просто шла на одном месте, не двигаясь вперед.