Читаем ЖИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ полностью

Одно обстоятельство в биографии Мамеда Велиева привлекало особое внимание руководителей подпольной организации лагеря: Мамед был радистом.

С невероятным трудом, рискуя жизнью, подпольщики из «внешней команды» работавшей на «А-верке», проносили в лагерь радиодетали. Но превратить ворох разноцветных проволочек, ламп и конденсаторов в радиоприемник никто не умел. А знать, что происходит за колючей проволокой, нужно было позарез.

– Наш товарищ 37771 горяч, – говорили в подпольном центре, – но его стойкость проверена. Будем оберегать его от встреч с эсэсовцами и «зелеными». Главная его задача – собрать приемник и принимать последние известия.

Рана Мамеда Велиева затянулась. Чтобы не подвергать его опасности осмотра немецкими врачами, Мамеда выписали из ревира.

– Будем считать, что вы практически здоровы, – объявил ему доктор Павел.

Петр Никонов принес Мамеду комплект лагерного обмундирования. Тот же красный винкель но под ним другой номер: 65463. И нет зловещих кругов на робе. Так Мамед Велиев стал македонцем с нехитрой крестьянской биографией и поступил в распоряжение капо[44] вещевого склада.

Вскоре его навестил Никонов. Фельдшеру и раньше доводилось бывать в вещевом складе. Здесь можно было подобрать для ревира обрывки бумажных одеял, лоскуты, пригодные для бинтов, клочки ваты.

Встреча друзей произошла в укромном уголке склада. Можно было, наконец, поговорить не таясь.

– Сколько можно спасать меня, брат? – спросил Мамед, растроганно обнимая Петра.

– Ровно столько, сколько в наших силах. Ты разве не делал бы для меня того же? – Времени у Никонова было мало, и он перешел к делу: – Вот что, Мамед, ты уже понимаешь, конечно, что тебе доверяют. Товарищи, которые «сосватали» тебя в ревир, поручают очень важное задание: надо собрать радиоприемник…

– Радиоприемник? Но для этого нужно…

– Детали мы подобрали. Я буду приносить их сюда. Только я, понятно? И запомни: требуется большая, очень большая осторожность…

И потекли дни, полные напряжения и опасностей, но желанные и даже по-своему светлые в этой темной темени. Хотелось подхлестывать время. Слишком уж томительно оно тянулось в ожидании Петра с новой партией деталей. Как только ни ухитрялся он приносить их! Однажды Петр пришел с распухшей щекой, перевязанной каким-то немыслимым шарфом. Мамед встревожено посмотрел на друга и увидел в его глазах озорные огоньки. Было чему радоваться: в повязке удалось пронести несколько деталей, а «опухоль» исчезла, как только Петр вынул из-за щеки небольшую радиолампу.

И вот настал счастливый день…

Лампы и конденсаторы, смонтированные на обрезке доски ожили. Шорохи эфира, тоненькое попискивание и вдруг – далекий и негромкий, но отчетливый голос диктора: «…а также железнодорожным узлом Купянск. Южнее Ростова-на-Дону наши войска, в результате стремительного наступления, овладели городом и крупным железнодорожным узлом Кунцевская…».

Голос Родины! Наши наступают!

Петр порывисто обнял Мамеда, глаза его сияли.

– Это же наш Прометеев огонь, – взволнованно сказал он. – Отсюда его искры полетят в бараки, согреют сердца товарищей великой Надеждой!…

Он смущенно улыбнулся Мамеду:

– Прости, друг, за высокопарные слова. Это у меня бывает…

Мамед стиснул его руку:

– Ты хорошо сказал, Петр. Правильно сказал: огонь надежды…

Он огляделся. Штабеля полосатой одежды, одеял, рваного обмундирования… И, словно чудо, посреди всего этого – слабое свечение ламп радиоприемника.

Где-то рядом за стенкой склада кто-то возился с ведром и надоедливо, монотонно стучал.

– Мне пора уходить, – сказал Никонов. – Выключай наше чудо и спрячь как следует. Товарищ сигналит.

С тех пор так и пошло. Фельдшер почти каждый день, под разными предлогами, заходил на вещевой склад. Уходил он от Мамеда со свежей сводкой Совинформбюро.

Глухими ночами принимал их Мамед, а с утра снова брался за опостылевшую работу – перебирал, сортировал вонючее тряпье…

Записи, сделанные Мамедом, вместе с тряпичной рванью, попадали к Петру в ревир. Сюда для поддержания сил организация переправляла подпольщиков. Выписываясь из лазарета, они уносили в памяти «последние известия». Это было лучшее из лекарств, и фельдшер Никонов щедро наделял им своих боевых друзей.

– Эх, у тещи погостить бы сейчас. Она уже вроде как бы тыловичка скажет мимоходом такой «выздоровевший», подойдя в бараке к надежному товарищу.

– А где твоя теща дислоцируется?

– От Краснодара, браток, еще с полсуток ехать скорым… Вот так…


VIII


Мамеда Велиева в числе других подпольщиков отобрали для участия в митинге памяти Тельмана. Людей из разных бараков приводили по одному в дезинфекционную за час до начала.

Когда Мамед и Петр подошли к подвалу, из темноты вынырнул человек в полосатой робе, молча стал у них на пути. Петр что-то шепнул ему на ухо, и тот указал на выход.

В подвале дезинфекционного барака уже собрались сорок-пятьдесят человек. Молча садились на длинные скамейки. Присматривались.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Проза