Житейские истории

«Дорогая редакция! — начиналось письмо. — Наверное, в последнее время в Вашу редакцию приходит очень много странных писем. Большинство из них начинается так: „Дорогая редакция! Сообщите, пожалуйста, чем закончится сериал „Разбитые сердца в доме Добсонов.““ К ним присоединяюсь и я. Жить мне осталось недолго, три года я не продержусь, поэтому, прошу Вас, уважьте просьбу старика. Жду ответа.» И он приписал: «Как соловей лета.» Получилось очень глупо и смешно, и он подумал про себя: «Ну жди, жди, несчастный!»

Жди, как ждала больная жена Евдокия Антоновна помощи от врачей. Эти недоумки в белых халатах поставили ей диагноз «туберкулез» в то время, как она умирала от рака правого легкого. Она свято верила в достижения современной медицины и была согласна без раздумий лечь под скальпель любого хирурга. Теперь она никогда не узнает, что на помощь Джоанне, когда она лежала при смерти, пришел ее отец Филипп Гонсалес. И она выздоровела! Она исцелилась!

Он еще раз перечитал письмо — получилось бредово и неубедительно. Навряд ли они ответят ему, но чем черт не шутит. И он подписал: «С уважением, Павел Григорьевич Языков.» Причесал волосы и высморкался в носовой платок. Взял конверт с белым аистом. Он был уже подписан: «На Центральное телевидение России. Товарищу директору. Срочно.» Вложил письмо в конверт, языком облизал кромки и заклеил. Посмотрел на часы.

Встал. Осторожно дошел до телевизора «Чайка», стоящего в углу комнаты, и включил сначала его, а затем стабилизатор напряжения. Техника назойливо загудела. Через минуту на экране появилось изображение. Передавали рекламу.

Но он-то знал, что через несколько минут услышит позывные и увидит титры очередной серии «Разбитые сердца в доме Добсонов», и на душе сразу же стало легко и хорошо, как будто бы совсем не щемило сердце и в голову не лезли дурные мысли. И это предвкушение удовольствия, это ожидание праздника наполнило его такой радостью, что он вернулся к столу и в течение трех минут, пока шла въедливая и нудная реклама, рвал свое письмо на мельчайшие клочки.

А когда бравурным маршем зазвучала знакомая мелодия и на экране появилась заставка сериала, он прилег на кровать и погрузился в грезы…

Игра в молчанку

В центре тесной казенной комнатки стоит старый стол. На столе — дисковый телефон и лампа, освещающая двух мужчин, сидящих напротив друг друга. Один — бычок лет 28, небритый, в арестантской робе, другой — хиленький человечек лет 45 в форме капитана.

Следователь в упор смотрит на заключенного. Если бы глазами действительно можно было стрелять, уголовный элемент был бы убит на месте, а в объяснительной бы все равно значилось неизменное: «Застрелен при попытке к бегству.»

Но арестант продолжает невозмутимо смотреть на руки, скованные наручниками и покоящиеся на коленях. «Так-так»,говорит себе капитан. Его не проведешь. В его мозгу стучат ходики часов, помогающие ему наперед просчитывать коварные замыслы нарушителей закона.

Следователь достает из кармана серебристую, как чешуя леща, именную подарочную зажигалку и держит ее перед собой, вспоминая День милиции двухгодичной давности, мощное рукопожатие тогда еще майора Силищева, праздничный концерт с Надеждой Раскувайкиной, банкетный стол и себя, кормящего унитаз на глазах у изумленного Сидоровича. «Блин, перебрал ведь!» думает он и гонит дурные воспоминания прочь.

Словно нехотя крутит колесико, кремний дает искру и вспыхивает газовый огонек. Капитан заворожено смотрит на пламя, затем гасит его, опуская крышечку. Осторожно смотрит на заключенного. Снова зажигает и гасит. Снова смотрит на заключенного. «Никакой тебе реакции, — говорит себе следователь. — Посмотрим, как дальше.»

Опять щелкает зажигалкой, исподлобья посматривая на арестанта. Раз — и два. Раз — и два. Раз — и два. Щелчки приобретают ритм боя по ритуальному барабану африканского племени бинго-бонго.

Наконец следователь замечает, как заключенный играет желваками, и удовлетворенно улыбается. Кладет именную зажигалку перед собой.

Из внутреннего кармана кителя достает пачку «Беломора», неспеша сворачивает мундштук папиросы гармошкой, как пижонистый офицерский сапог. Вставляет папиросину в зубы, и снова щелкает зажигалкой.

Закуривает. Вставляет «беломорину» в угол рта — так круче! Дышит шумно, но ровно. Вдыхает в легкие побольше дыма и выдыхает прямо в лицо уголовнику. Тот скрипит зубами.

Петрович доволен. Он даже пытается пустить тому в лицо колечко дыма и старательно сворачивает губы трубочкой, но тщетно. Бандит изо всех сил втягивает голову в плечи. Следователь стряхивает пепел и смотрит на переносицу противника, как учили его в школе милиции.

Он докуривает папиросу, явно раздраженный то ли потому, что заключенный никак не реагирует на струи дыма, овевающие его лицо, то ли потому, что так и не удалось разглядеть в клубах дыма ни одной фигуры.

Он тушит папиросу в пепельнице и крепко задумывается. Он думает про свою дурацкую службу, про неудачную личную жизнь. Жена вот опять родила дочь — третью! — а как же трудовая династия, ведь все Кулебякины работали в розыске?