Житейские воззрения кота Мурра

Бродя одиноко в отдаленных запущенных аллеях парка, мейстер Абрагам размышлял о судьбе своего возлюбленного друга, размышлял о том, как, едва найдя Крейслера, он тотчас же его потерял. Мейстер видел пред собою маленького мальчика Иоганна, который жил у старого дяди в Гениэнсмюле и с гордым видом барабанил по клавишам, разыгрывая своими маленькими ручонками труднейшие сонаты Себастьяна Баха. Мейстер вспоминал, как он за это тайком клал в карман мальчику целые пакеты сластей. Ему чудилось, что все это происходило лишь несколько дней тому назад, и странно было ему подумать, что этот мальчик был ни кто другой, как Иоганн Крейслер, запутавшийся теперь в самые сложные отношения. Но вместе с мыслью о прошлом и о таинственных осложнениях настоящего, перед мейстером встала картина его собственной жизни.

Отец мейстера Абрагама, упрямый, суровый человек, почти насильно заставил его заняться органным мастерством, которым и сам старик занимался всю жизнь. Старик требовал, чтобы орган был всегда приготовлен самим мастером, а не подмастерьями. Поэтому ученики его, прежде чем приступить к изготовлению таинственного механизма, обязаны были пройти предварительную стадию работ столярных, слесарных… Старик заботился главным образом о прочности инструмента. Относительно же тона, относительно души инструмента он не прилагал никаких стараний, благодаря чему звук органов, изготовлявшихся у него, отличался резкостью и пронзительностью. Кроме того, старик всецело предавался различным старомодным ухищрениям. Так, например, на одном органе он сделал изображения Давида и Соломона. Во время игры изображения эти вертели головами, выражая крайнее изумление. Точно так же на каждом инструменте были неизбежные ангелы, играющие в трубы и бьющие в литавры, были петухи, хлопающие крыльями и поющие во все горло, и многое другое. Нередко Абрагам, чтобы смягчить строгого отца и избавиться от заслуженных или не заслуженных побоев, должен был изобрести какое-нибудь новое ухищрение, заставить традиционного петуха пропеть какое-нибудь особенно замысловатое ку-ка-ре-ку. С нетерпеливой тревогой ожидал Абрагам того времени, когда сообразно с обычными требованиями ремесла он должен будет отправиться странствовать. Это время наконец пришло, и Абрагам оставил родительский дом с тем, чтобы никогда более в него не возвращаться.

Во время странствий, предпринятых им с другими подмастерьями, большей частью грубыми, необузданными сорванцами, он однажды пришел в Шварцвальден, в аббатство святого Блазиуса, и услышал там знаменитый орган старого мастера Иоганна Андреаса Зильбермана. Наслаждаясь мощными, звучными аккордами, Абрагам впервые узнал очарование гармонии, проникающей всю душу, и с этого мгновения он с любовью отдался тому ремеслу, которым раньше занимался с отвращением. Вся прежняя жизнь показалась ему жалкой и ничтожной. Он приложил теперь все свои силы к тому, чтобы вырваться из узкой мелкой среды. Его природный ум, прекрасные способности к усвоению дали ему возможность двигаться быстрыми шагами в сфере научного образования, и, однако, нередко он чувствовал несносные последствия прежнего воспитания, последствия жизни среди низости и тины. Личность Кьяры и связь с этим странным и загадочным существом была вторым светлым моментом его жизни: таким образом и ощущение музыкальной гармонии, и сладкое чувство любви произвели свое облагораживающее влияние на грубую, но здоровую, поэтическую натуру. Благодаря случайности или, вернее сказать, благодаря искусству в механических ухищрениях, юноша Абрагам был перенесен в совершенно иную обстановку, покинул навсегда кабачки и харчевни, где атмосфера насыщена табачным дымом и звуками непристойных песен. Вступив в новую среду, совершенно чуждую, Абрагам сохранил свое положение исключительно в силу известной природной самоуверенности, которая с годами росла все больше и, будучи следствием ясного ума и едкой иронии, заставляла всех питать к Лискову искреннее уважение. Ничего нет легче, как производить импонирующее впечатление на людей высокопоставленных, которые почти никогда не оправдывают своей репутации. Именно об этом думал в данную минуту мейстер Абрагам, вернувшись с прогулки в свой рыбачий домик.

Воспоминания о монастырской церкви Святого Блазиуса и об утраченной Кьяре навеяли на него глубокую, непривычную грусть.

«Отчего, — думал он, — рана, которая, по-видимому, зажила, до сих пор продолжает болеть? Зачем и теперь я увлекаюсь пустыми мечтами, отдаюсь обманчивым чарам злого духа?»

Смутное болезненное предчувствие какой-то опасности овладело мейстером, но, подумав о лживой репутации высокопоставленных особ, он не мог удержаться от смеха и весело принялся за чтение письма, полученного от Крейслера.

В княжеском замке в это время происходили странные вещи. Лейб-медик восклицал:

— Удивительно, непостижимо! Ни теория, ни практика не дают никаких указаний относительно подобного случая!

Княгиня говорила:

— Этого нужно было ожидать! Никакое осуждение не может коснуться репутации принцессы!

Князь гневался: