Житейские воззрения кота Мурра

Пепельноцветный хирург спросил меня, не хочу ли также и я испробовать на себе надежное домашнее средство. Но как ни болели у меня лапа и ухо, я отклонил предложение и отправился домой с радостным сознанием одержанной победы и с чувством удовлетворенной мести.

Для тебя, о, читатель, юноша-кот, описал я так добросовестно-подробно историю моего первого поединка. Достопримечательная эта история, во-первых, даст тебе истинное понятие о чести; во-вторых, наделит тебя многими практически-полезными сведениями; так, например, ты не можешь не видеть, что храбрость и мужество — ничто в сравнении с хитростью; следственно, изучение и полное проникновение в тайны хитрости безусловно необходимо тому, кто хочет твердо стоять на ногах и не быть сбитым с собственной позиции. «Chi no se ajuta, se nega»[107], говорит Бригелла в «Счастливом нищем» Гоцци, и это вполне справедливо. Пойми же меня, о, юноша-кот, и не гнушайся хитростью: в ней, как и в золотом руднике, скрыто сокровище истинной житейской мудрости.

Спустившись с крыши, я нашел дверь к мейстеру запертой. Пришлось расположиться на соломенном коврике, лежавшем перед нею. Сильное кровотечение истощило меня, и я на некоторое время лишился чувств. Мне почудилось, что кто-то тихонько несет меня. Это был мой добрый мейстер: вероятно, в беспамятстве я, сам не зная, громко взвизгнул, он нашел меня и увидел мои раны.

— Бедный Мурр, — воскликнул он, — что они, однако, с тобой сделали! Здоровые укусы! Ну, да и ты, верно, дал им хорошую потасовку!

«О, мейстер! — подумал я. — Если б ты знал!»

Снова воспрянул я духом при мысли об одержанной победе и о славе, увенчавшей меня. С помощью доброго мейстера я улегся на свою постель, после чего он вынул из шкафа маленькую баночку с мазью, приготовил пластырь и положил мне эти целебные тряпочки на ухо и на лапу. Я перенес всю операцию спокойно и терпеливо, испустив только тихое, еле слышное «Мррр!», когда первая повязка причинила мне некоторую боль.

— Славный кот Мурр, — проговорил мейстер, — ты исполнен мудрости. Добрые намерения твоего господина вполне понятны тебе, ты в этом отношении совершенно не сходишься с другими сердитыми ворчунами твоей породы. Лежи теперь спокойно до поры до времени; когда же нужно будет снять повязку и зализать поджившую рану, ты сам сумеешь все это сделать. Что касается больного уха, тут уж, брат, ты и сам ничего не поделаешь. Потерпи немного и носи пластырь.

Я обещал мейстеру исполнить его советы и в знак благодарности и довольства протянул ему свою здоровую лапу, которую он потряс с обычной ласковостью, совсем не сжимая ее и не сдавливая. Мейстер умел хорошо держать себя, обращаясь с образованными котами.

Пластырь не замедлил оказать на меня свое благодетельное действие, и я был весьма рад, что отказался от фатального домашнего средства, предложенного мне светло-серым маленьким хирургом. Муций, навестив меня, нашел, что я имею здоровый, веселый вид. Вскоре я оправился настолько, что мог пойти с ним на товарищескую пирушку. Можете себе представить, какое неописанное ликование возбудил мой приход! Я стал вдвойне мил всем и каждому.

С той поры я вполне наслаждался шумной жизнью веселого бурша. В вихре увеселений я и не заметил даже, как выпали лучшие волосы моего меха, как шерсть моя утратила свой блеск. Но разве есть здесь, на земле, прочное счастье? Разве за каждой утехой не скрывается…

(Мак. л.)…виднелся высокий, крутой холм, который в стране плоской и низменной мог бы, пожалуй, сойти за гору. Широкая, удобная дорога лежала среди кустов, осенявших ее своим благоуханием; ведя вверх, она вся была усеяна, то там, то сям, каменными скамьями и беседками, обнаруживавшими гостеприимную заботливость по отношению к странствующим пилигримам. Только дойдя до вершины холма, можно было видеть все величие и великолепие здания, казавшегося издали обыкновенной церковью, затерявшейся в уединении. В камне над дверью были высечены гербы, епископская шапка, посох и крест, знаки, указывавшие, что здесь была когда-то резиденция епископа. Надпись «Benedictus, qui venit in nomine Domini»[108], гостеприимно приглашала в обитель набожных посетителей. Но всякий, войдя в эту дверь, невольно останавливался с изумлением: посредине двора в качестве главного здания возвышалась великолепная церковь с прекрасным фасадом, в стиле Палладио, с двумя высокими, полувоздушными колокольнями и с флигелями по обеим сторонам. В главном здании, кроме церкви, находились еще комнаты аббата; боковые же здания заключали в себе помещения для монахов, трапезную, другие залы для собраний, а также комнаты для приема посетителей. Невдалеке от монастыря были расположены хозяйственные строения, мыза, дом управляющего. Ниже, в долине, лежало живописное селение Канцгейм, раскинувшееся вокруг холма в виде пестрого, роскошного венка.