Житейские воззрения кота Мурра

(Мак. л.)…вам, — сказал Крейслер, — я говорю вам от чистого сердца: этот покой представляется мне более грозным, чем самая страшная буря. Это глухое, тяжелое, удушливое спокойствие, предшествующее опустошительной грозе. Этот двор князя Иренея можно сравнить с каким-то альманахом, украшенным золотым обрезом. Напрасно князь беспрерывно устраивает блестящие празднества, напрасно он, как второй Франклин, хочет отвести удары молнии, они все-таки грянут и, быть может, сожгут его собственную одежду. Это верно, принцесса Гедвига походит теперь всем своим существом на светлую, тихую мелодию, и с дружеской гордостью она ходит под руку со смелым неаполитанцем, и Юлия также смеется ему своим очаровательным смехом: ей нравятся его рыцарские галантерейности, которые принц умеет направлять именно к ней, в то же время не спуская глаз со своей будущей невесты, и такие любезности, наподобие ударов рикошетом, поражают неопытное сердце Юлии сильнее, чем его могла бы поразить пуля. И однако, как мне рассказывала Бенцон, Гедвиге сначала казалось, что над ней тяготеет mostro turchino, и нежной, спокойной Юлии, этому небесному ребенку, нарядный генерал en chef[77] показался гнусным василиском. О, наивные сердца, вы томились предчувствием, и вы были правы! Черт побери, разве я не читал всеобщей истории Баумгартена, что змея, лишившая нас Эдема, гордилась своей золотой блестящей чешуей! Мне приходит это на ум, когда я вижу Гектора в его мундире с золотой обшивкой. У меня раньше был славный меделянский пес Гектор, питавший ко мне самую верную, преданную любовь. Как бы хотелось мне, чтоб он был со мной, с каким бы удовольствием я натравил его на сиятельного его тезку, когда тот так важно шагает рядом с этими милыми невинными девушками! Или научите меня, мейстер, — ведь вы знаете разные фокусы, — как бы мне превратиться в осу, я бы так ужалил этого подлого князька, что он быстро утратил бы свою величественную осанку!

— Я дал вам, Крейслер, договорить до конца, — сказал мейстер, — и спрошу вас теперь, можете ли вы спокойно меня слушать, если я открою вам нечто, вполне оправдывающее ваши предчувствия?

— Помилуйте, ведь я степенный капельмейстер, — возразил Крейслер, — и, находясь в порядочном обществе, могу спокойно сидеть, когда меня кусает блоха.

— Итак, — продолжал мейстер, — знайте же, Крейслер, странная случайность дала мне возможность хорошо ознакомиться с жизнью принца. Вы правы, сравнивая его с библейской змеей. Под изящной внешностью — в этом и вы ему не откажете — скрывается ядовитая испорченность или, лучше сказать, бесчестность. У него преступные намерения: из многого, что уже случилось, я вижу, что он высматривает себе в жертву нашу милую Юлию.

— Эге, — воскликнул Крейслер, бегая взад и вперед по комнате, — так вот к чему ведут эти сладкие песенки! Бьюсь об заклад, принц — славный молодчик, своими когтями он загребает сразу и дозволенные плоды, и запретные! Нет, любезнейший неаполитанец, ты еще не знаешь, что около Юлии стоит воплощение музыки — честный капельмейстер, который сочтет тебя за фальшивый аккорд, если ты к ней приблизишься. Капельмейстер отлично знает свое дело: он пробьет тебе череп пулей или пронзит тебе живот вот этой самой шпагой!

С этими словами Крейслер вытащил из своей трости клинок, встал в позу фехтовальщика и спросил мейстера, достаточно ли приличен у него вид, чтобы он мог пронзить этого мерзкого князька.

— Успокойтесь, Крейслер, — возразил мейстер Абрагам, — такого героизма совсем не требуется, чтобы испортить принцу всю его игру. Есть для этого другое оружие, и я даю вам его в руки. Вчера я был в рыбачьем домике, принц проходил со своим адъютантом мимо; они меня не заметили.

«Принцесса хороша, — сказал принц, — но маленькая Бенцон божественна! Вся моя кровь закипела, когда я ее увидел, — она должна быть моей, прежде еще, чем я сделаю принцессе предложение. Ты думаешь, она будет неумолима?» — «Какая женщина могла вам противостоять, ваша светлость?» — возразил адъютант. — «Но, черт побери, — продолжал принц, — она, кажется, совсем невинный ребенок». — «И простодушный, — добавил, смеясь, адъютант, — а именно невинные, простодушные дети скорее всего подчиняются терпеливо притязаниям привычного к победам мужчины, считая потом все за волю Божью и питая необычайную любовь к своему победителю! Так может случиться и с вашей светлостью». — «Это было бы все-таки как-то странно! — воскликнул принц. — Но где бы я мог увидеться с ней наедине? Как бы это устроить?» — «Ничего не может быть легче, — ответил адъютант. — Я заметил, что она нередко гуляет в этом парке совершенно одна. Если вы теперь…»