Жити и нежити

– А, ну, может, может. Я об этом не думал. Я вообще мало думаю, я вот что понял. А если и думаю, то всё больше о тембре и интервалах. Скоро отупею уже.

Он снова смеялся. Позади осталась большущая военная брезент-кухня, оттуда пахло чем-то солёным, горячим. Пошли жилые шатры – одинаковые, большие, в рост.

– Видишь, какую нам палаточку дали, – сказал Ём, сворачивая к одному из них. – Целый дворец! Проходи. Ребят нет сейчас. – Он откинул тент, пригнувшись, нырнул первым.

В палатке было пусто, вдоль стен валялись вещи, сумки, кофры от инструментов, сами инструменты, в одном углу лежали туристические коврики, в остальном же пол оставался неприкрытым – голая земля с вытоптанной травой.

– Как тебе? Хоромы! – Ём стоял в центре, раскинув руки, оглядывал, как царь палаты. – Нравится? Сейчас, – он что-то вспомнил и метнулся к вещам. – Сейчас. У нас здесь. Стул был где-то.

– Да ладно, не надо. Можно и на коврике посидеть.

– Да нет. Секунду. Кстати, знаешь, Айс пропал. Всё утро не могу до него дозвониться.

Я пожала плечами. Рассказывать, что знаю, где Айс и что с ним, я не собиралась.

– А он тебе сейчас нужен?

– Да нет. Так просто, для успокоения совести. А то мало ли. Ребята пилят: дескать, чтобы не ссорились, это не дело, только в проект включились… Я с ними согласен. Нет, не подумай, я не жалею, что уехал, но просто… Разрывать контракт не хочется. Надеюсь, он не будет меня сейчас бойкотировать. С него станется.

– Не станется.

– Думаешь? – Ём вынырнул из угла и внимательно посмотрел на меня. Что-то в голове прикинул. Сказал: – Да, возможно, ты права. В конце концов, я ему тоже нужен, не только он мне. Ну и ладно тогда. Вернусь, позвоню. А пока шут с ним.

Шут с ним, мысленно согласилась я, но промолчала. Это даже хорошо, что Ём ещё ничего про него не знает. Узнает, конечно. Но пока Айса найдут. Пока опознают, что этот безумный, агрессивный старик, мечущийся по этажам офисного здания, – тот самый Пётр Сваргин, у Ёма будет время отыграть концерт. А там будь что будет. Самое простое, если Айс скоро умрёт. Хотя некоторые умудряются жить без сознания ещё очень долго.

Нет, думать об этом сейчас мне тоже не хотелось.

– А, вот он! – провозгласил Ём, развернулся и выставил на середину, как трофей, – стул. Не складной, как я ожидала, а обычный стул, деревянный. За завалом вещей его не было видно. – Иди сюда, – сказал и потянул меня к себе за руку.

А сам смотрел в глаза.

И так смотрел, что я поняла: падаю.

– Ём, нам надо с тобой поговорить, – залепетала, чтобы удержаться. – Это очень важно. Это про меня.

– Про тебя? Конечно. Что случилось?

Он сел на стул, а меня тянул к себе, не сводя глаз, и я оказалась рядом, близко. Нет, так нельзя, я здесь не за этим, надо всё ему рассказать.

– Ём, я знаю, это прозвучит странно, ты даже можешь мне не поверить. Но ты постарайся. Потому что всё, что я скажу, правда.

– Правда? После такого вступления я весь внимание.

Он смеялся. Он ни капли меня не слушал. Он смотрел мне в глаза, будто ввинчивался мне в душу. Или что там у нас вместо неё. И я чувствовала, что меня парализует его взгляд, что уже ничего не могу с этим поделать.

И не заметила как, а уже сидела у него на коленях.

– Это сложно. Понимаешь, это очень сложно объяснить, а ещё сложнее поверить. Это… это как… хлопок одной ладонью! – вспомнила я. – Нечто невозможное с точки зрения разума.

– Вот ещё! – засмеялся он по-настоящему. – Это тебе любой нормальный перкуссионист покажет. Я не перкуссионист, но тоже могу.

И он захлопал одной ладонью. Прямо на моих глазах.

Я почуяла, как у меня мутнеет в голове. Была секунда – и я её потеряла: он поцеловал меня, сперва в губы, нежно-нежно, как-то вкрадчиво, потом в шею и стал спускаться ниже, а рука скользнула сзади под рубашку, обняла и быстро поднялась вверх по спине. Я ощутила волну, ударившую мне в живот, а его рука уже выскользнула обратно и принялась потихоньку расстёгивать пуговицы на моей рубашке, и с каждой новой он опускался губами ниже.

Он действовал уверенно и просто. Ему ни на секунду не приходило в голову, что я могу не хотеть того же. Его прямая сила и пьянила, и завораживала, и вбивала в оцепенение. Мне стоило огромного труда, чтобы взять себя в руки и заговорить.

– Ём, подожди. Послушай, Ём, это важно. – Я толкнула его за плечи, он отстранился, словно вынырнул из тугой, тяжёлой воды. – Ём, понимаешь, я должна тебе это сказать: я не человек. То есть в каком-то смысле может быть да, но только внешне. По своей природе я не человек.

– Я так и знал, – сказал он, глядя на мои губы. Глаза у него были пьяные. Он меня совсем не понимал. Облизнулся и потянулся ко мне опять.

– Нет, Ём. Подожди. Я серьёзно. Я не знаю, как тебе объяснить это. Но ты должен понять. У нас с тобой поэтому ничего не может быть.

– Так прямо и ничего? – Он остановился и поднял глаза. Кажется, наконец-то услышал.