Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

Скромный и самоотверженный труд собирания фактов и дат, их взвешивания, очищения от всего наносного, согласования и таким образом — мало–помалу — восстановления прошлого — это труд, который сотни раз именовался доблестью, и нет нужды еще раз говорить то же самое. С другой стороны, эрудиция есть плодотворнейшее духовное упражнение, настоящая аскеза и к тому же отменная школа скромности. Уважение к факту движет эрудитом, к самому мелкому факту, к самому незначительному с виду фактику, и всем, кто предается филологическим штудиям, знакомо горькое отчаяние, посещающее душу в тот миг, когда из‑за цифры, одной даты, одного имени приходится отказываться от блестящей теории, тщательно и кропотливо разработанной.

Вот где ставится на карту и самолюбие, и смирение, вот где нужно истинное самопожертвование. Такой труд, более чем какой‑либо другой, научает скромности. «Правда сильнее рассуждения», — говорил Софокл,⁷ и этот славный девиз является девизом всех настоящих эрудитов.

С другой стороны, понятно, что не очень‑то нам по душе труды эрудитов, особенно тем из нас, кто не в ладах ни с прошлой, ни с нынешней реальностью, тем, кто хочет, чтобы мир был не таким, каков он есть, но таким, каков он должен быть по их представлениям, тем, кто провозглашает, что законы воображения выше законов логики и что они даже могут противоречить логике, тем из нас, кто ищет в конечном счете в искусстве освобождения от ига трех тиранов духа: логики, времени и пространства.

Мсье Питоле, сказав, что взятый мной на вооружение метод является по сути методом исключительным и что если его распространить, то он окажется наихудшим методом, прибавляет, намекая на меня: «De се que lui, esprit original est capable dans certains cas d'en tirer de bons fruits, il n'en est pas moins evident de tout evidence que pour la generalite elle donnerait des resultats deplorab- les».[78] Но на это я единственно могу ответить, что все методы, строго говоря, суть методы исключительные, при этом я в своем исследовании отстаивал и провозглашал свой собственный метод, не претендуя на то, что его освоят все остальные, поскольку полагаю, что у всякого он должен быть свой, если даже и получается, что методы многих, большинства, между собой совпадают. У каждого свой метод, и всяк по–своему с ума сходит,⁸ при всем том здравый смысл мы признаем за тем, чье безумие совпадает с безумием большинства.

И еще добавляет мой добрый друг, что Дон Кихот, которого я в моем сочинении разбираю, не более чем Дон Кихот, придуманный мной самим, что совершенно точно, и еще говорит, что «Or une fois ouverte a la fantaisie des glossateurs la voie n'a plus d'issues a prevoir, et nous nous langons a corp perdu dans l'anarchisme intellectuel medieval».[79]¹ Вот я и говорю: да будет благословен и славен этот средневековый интеллектуальный анархизм! Как нам тебя не хватает! Как нам тебя не хватает, чтобы справиться с тем разгромом, который здесь учинили все эти строчащие монографии умники–разумники и архивные мыши! Как нам тебя не хватает, чтобы вновь возжелать жизни и на крыльях желания воспарить к избавительнице смерти.

А еще говорит мсье Питоле, что я, изощряясь в сарказмах по адресу экзегетов и сервантистов, вменил себе в обязанность и выполнил вполне конкретную задачу сравнения жития Дон Кихота и св. Игнатия в том виде, в каком это житие преподносится Риваденейрой. «Mauvais exemple donne a ces pseudo‑erudits, amoureux d'enseignements esoteriques et de comparaisons forcees».[80]

Да быть того не может, чтобы такой проницательный и живой умом человек, как мсье Питоле, знакомый по моему очерку, по «Житию Дон Кихота и Санчо» и другим работам с моим методом и с тем, что я собой представляю, заподозрил бы, что мне втемяшилось, будто мой добрый Сервантес, создавая своего Дон Кихота, думал об Игнасио Лойоле. Нет, ничего подобного я не писал, мне такое и в голову не приходило. Толкуя Дон Кихота, я Сервантеса оставляю в стороне, меня нимало не интересует, о чем размышлял этот добрый идальго, когда писал свое произведение, и что он хотел им сказать, и сказал ли он больше, чем можно просто взять и прочитать. Нет, дело не в этом. Я вижу сходство жизни Дон Кихота и жизни св. Игнатия в той мере, в какой это мои Дон Кихот и св. Игнатий, на все остальное мне совершенно плевать, я ведь и не помышлял писать ученый трактат или давать какое‑нибудь эзотерическое толкование — нет, здесь все другое.