Читаем Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно полностью

Покуда Дон Кихот беседовал с Вивальдо о Дульсинее Тобосской, вошел Санчо, добрый Санчо, и исповедался в вере своей — весьма диковинной. Вспомним: Симон, именуемый Петром, хотя и предлагал Спасителю соделать три кущи на горе Фавор,60 дабы жить хорошо и без горестей, и даже отрекся от Него, все же верил Ему и любил Его больше, чем все остальные ученики; вот и Санчо так же верил Дон Кихоту и так же любил его. Ведь когда все, кто слушал беседу меж Вивальдо и Рыцарем, «смекнули, что наш Дон Кихот окончательно свихнулся, один Санчо Панса был уверен, — говорит нам Сервантес, — что все слова его господина — сущая правда, ибо он хорошо его знал и был с ним знаком с самого дня его рождения». О Санчо добрый, Санчо героический, Санчо донкихотственный! Вера твоя поднимет тебя. Ибо покуда толедские купцы–межеумки требовали от Дон Кихота, как иудеи от Иисуса, чтобы представил доказательства61 — явил бы им портрет означенной особы, будь он величиною «хоть с пшеничное зернышко», Санчо героический был уверен, что все слова господина — сущая правда, ибо он хорошо его знал и был с ним знаком с самого дня его рождения. А люди поверхностные, героический Санчо, не хотят замечать величие веры твоей и силу твоего духа, они повадились чернить тебя и порочить, дабы превратить в образчик того, чем ты сроду не был. Знать не хотят о том, что простота твоя была такою же безумной и героической, как и безумие твоего господина, ибо ты в его безумие веровал. И самое большее, на что их хватает, это порицать тебя за простоту, раз ты во все это верил. Но вот доказательство, что не был ты так уж прост, что возвышенная твоя вера не была слепотой человека, которого обвели вокруг пальца: ты ведь немного сомневался в существовании «прекрасной Дульсинеи Тобосской», ибо, хотя ты и «жил поблизости от Тобосо», никогда не слыхал «о таком имени и такой принцессе». Вера — из числа тех завоеваний, которые достигаются пядь за пядью, рывок за рывком. И ты, Санчо, когда‑нибудь уверуешь в госпожу свою Дульсинею Тобосскую, и возьмет она тебя за руку, и поведет полями, которые пребудут вовеки.62

<p>Глава XV</p>в которой рассказывается о злосчастном приключении, постигшем Дон Кихота благодаря встрече с жестокосердыми янгуэсцами

По завершении эпизода с Марселой Дон Кихот снова пустился странствовать по свету вдвоем с Санчо. Решив направиться на поиски пастушки Марселы и предложить ей свои услуги, он углубился в лес, куда незадолго до того устремилась пастушка, и после двухчасовых поисков Рыцарь и оруженосец очутились на тихом лужку, где подкрепили свои силы пищей и отдыхом.

Росинанту, которого Санчо не озаботился стреножить, вздумалось порезвиться с галисийскими кобылицами, коих пасли янгуэсцы–погонщики; кобылы же встретили беднягу ударами копыт и укусами, и два погонщика так отделали Росинанта дубинками, что тот свалился на землю полумертвый. При виде чего Дон Кихот, убедившийся в том, что перед ним не рыцари, а «низкие людишки, жалкий сброд» — он был не в седле, а потому излечился от слепоты своего безумия, — обратился за помощью к Санчо, а тот резонно заметил, что какая тут к черту месть, когда обидчиков больше двадцати, а их всего двое, «чтобы не сказать полтора».

«— Я один стою сотни, — сказал Дон Кихот.

И, не тратя лишних слов, он обнажил свой меч и набросился на янгуэсцев. Подстрекаемый и воспламеняемый примером своего господина, то же сделал и Санчо Панса». Тут не знаешь, чем восхищаться больше, то ли донкихотов- ским героизмом, зиждущемся на вере в то, что «я один стою сотни», то ли героизмом санчопансовским, зиждущемся на вере в то, что его господин стоит сотни. Вера Санчо в Дон Кихота еще безграничнее, если такое возможно, чем вера его господина в самого себя. «— Я один стою сотни (…). — И, не тратя лишних слов, он обнажил свой меч и набросился на янгуэсцев». Если веришь, что стоишь сотни, к чему тратить слова? Истинная вера не рассуждает даже сама с собою.

Янгуэсцы, убедившись в своем численном превосходстве, отделали Рыцаря и оруженосца дубинками, и кончилось приключение:

Поплясав у нас на ребрах, мавры нас разбили в дым: помогает Бог и злым, если больше их, чем добрых.63

И тут Санчо попросил у своего хозяина бальзам Фьерабраса, и тут произнес Дон Кихот слова, такие глубокие, о том, что во всем случившемся и в избиении их обоих виноват он сам, поскольку обнажил меч против людей, которые, в отличие от него, не были посвящены в рыцари, и призвал Санчо к тому, чтобы в таких случаях тот брал на себя долг вершить справедливость в одиночку. С людьми, которые не посвящены в рыцари, с теми, кому, в отличие от тебя, светит не свет собственного разума, а заемный и отраженный, с такими людьми не спорь никогда, мой читатель. Скажи свое слово и продолжай путь, пускай себе изгложут до кости сказанное тобою.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

И пели птицы…
И пели птицы…

«И пели птицы…» – наиболее известный роман Себастьяна Фолкса, ставший классикой современной английской литературы. С момента выхода в 1993 году он не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен. Он включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Тираж книги в одной только Великобритании составил около двух с половиной миллионов экземпляров.Это история молодого англичанина Стивена Рейсфорда, который в 1910 году приезжает в небольшой французский город Амьен, где влюбляется в Изабель Азер. Молодая женщина несчастлива в неравном браке и отвечает Стивену взаимностью. Невозможность справиться с безумной страстью заставляет их бежать из Амьена…Начинается война, Стивен уходит добровольцем на фронт, где в кровавом месиве вселенского масштаба отчаянно пытается сохранить рассудок и волю к жизни. Свои чувства и мысли он записывает в дневнике, который ведет вопреки запретам военного времени.Спустя десятилетия этот дневник попадает в руки его внучки Элизабет. Круг замыкается – прошлое встречается с настоящим.Этот роман – дань большого писателя памяти Первой мировой войны. Он о любви и смерти, о мужестве и страдании – о судьбах людей, попавших в жернова Истории.

Себастьян Фолкс

Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века