Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

И Дон Кихот вернулся к источнику, дарующему крепость и духу, и телу, а источник этот — способность принимать молодчиков, которые избивают вас либо подбрасывают на одеяле, за «призраков и выходцев с того света». Не приходи в гнев из‑за того, что может приключиться с тобой в этом мире обманчивых видимостей, дожидайся, когда окажешься в мире сущностей, либо укройся в пропасти своего безумия. В этом и состоит истинная и глубокая вера. А у Санчо она ослабла, ибо принял он своих мучителей за людей из плоти и крови лишь потому, что слышал, как они называют друг друга по имени; и этого было довольно, чтобы он предложил своему господину вернуться домой, тем более что как раз подоспело время жатвы.

Рыцарь стал укреплять его в вере, на что Санчо возражал, ссылаясь на свидетельство собственных глаз и ощущения собственных боков, но Дон Кихот повел речь об Амадисе, и оруженосец притих. И правильно ты сделал, Санчо, ибо следует тебе усвоить: когда обижают нас, либо оскорбляют, либо подкидывают на одеяле, стоит лишь подумать, что обидчики всего лишь призраки, и злость наша сходит на нет, и мы почти что исцелились. Вспомни, враги твои все равно умрут.

И тут произошло приключение с двумя стадами овец, которых Дон Кихот принял за два войска и описал так досконально, как дано только тому, кто таит внутри себя истинный мир. А добряк Санчо, погруженный в другой мир, в мир видимостей, в мир, где вас подбрасывают на одеяле люди из плоти и крови, ничего не увидал, «может статься, из‑за волшебства». О великолепный Санчо, какое преизобилие веры скрыто в этом твоем «может статься»! С двух этих словечек: «может статься» — начинается вера, несущая спасение: кто сомневается в том, что видит, в конце концов начинает верить в то, чего не видит и не видел сроду, пусть хоть в самомалейшей степени. Ты, Санчо, слышал одно только блеянье овец и баранов, но не зря сказал тебе твой господин: «Страх, обуявший тебя, мешает тебе, Санчо, правильно видеть и слышать».

Да, страх, только страх смерти и жизни мешает нам правильно видеть и слышать, то есть вглядываться и вслушиваться в суть, в субстанциальный мир веры. Страх прячет от нас истину; и тот же страх, дошедший до степени смятения, нам ее открывает.

Дон Кихот повелел Санчо отойти в сторонку, ибо тот, кто видит лишь телесными очами, оказывается в приключениях не столько подмогою, сколько помехой, и, презрев вопли земного здравого смысла, ринулся на рать Алифан- фарона Трапобанского. И истыкал копьем баранов в свое удовольствие, наподобие того, как Писарро и его молодчики истыкали копьями в коррале Кахамарки прислужников Атауальпы,⁷⁰ которые даже не защищались. Не то что пастухи трапобанцев, те забросали Дон Кихота каменьями, да так, что он слетел с коня.

При этом Рыцарь всем своим телом снова соприкоснулся о землею и при этом соприкосновении, подобно Антею,⁷¹ восстановил свои силы. И когда он лежал на земле, глас здравого смысла — устами Санчо — вновь стал порицать его и объяснять, что сражался он с овцами, но Дон Кихот сумел противопоставить свою веру козням нечистой силы, его преследовавшей. И он утешил Санчо — а вера Санчо снова слабеет — евангельскими словами.

А затем выпало им на долю приключение с мертвым телом, и прелесть этого приключения в том, что вначале при виде фантастического шествия у Дон Кихота волосы на голове стали дыбом, но зато потом ему удалось побороть страх, вызванный фантастикой, — реальность‑то в нем страха не вызывала — и, словно в награду за эту победу, обратить в бегство людей в балахонах, каковые приняли Дон Кихота за дьявола и выходца из ада. Фантастику побеждают с помощью фантастики; и с помощью страха — тех, кто пытается нагнать страху на других. Да и страх сам по себе доходит до такого накала, что если не убивает свою жертву, то сублимируется и, пройдя стадию смятения, претворяется в мужество.

Вот тогда‑то, во время фантастического приключения, Санчо и дал Дон Кихоту прозвище «Рыцарь Печального Образа».