Житие маррана

В конце концов сошлись на том, что церемония будет скромнее обычного. Глашатаи, конечно, расстарались, и народ повалил на улицы. На подсудимых напялили нелепые бумажные колпаки и санбенито, а в руки дали зеленые свечи. Тем не менее беготня между моим дворцам и дворцом инквизиции не прекращалась: негодники опасались, как бы я не сделал какой-нибудь неожиданный ход, дабы поставить их на место. К полудню процессия наконец выстроилась и направилась к зданию трибунала. Но сначала подсудимых провели под дворцовыми окнами, чтобы вице-королева могла взглянуть на них их-за занавесок. Пусть знают, что все должно проходить так, как желаю я, хоть они подавись собственной злобой. И подушки под ноги подложили только мне, вице-королю. Гайтану и Вердуго пришлось проглотить и это.

Однако же проклятые кляузники не сдавались. Моим шпионам удалось прочесть письмо, которое они написали в Супрему, сетуя, что из-за разногласий с наместником подготовка к аутодафе затягивается, а между тем некоторые отпущенные[52] очень слабы, могут не дожить до казни, и тогда церемония лишится своего великого назидательного смысла. Мало того, эти господа весьма неучтиво называли меня гневливым упрямцем и выражали опасения, что наше противостояние грозит скандалом, а то и смутой. Видите ли, по моей вине ситуация в вице-королевстве осложнилась и требует прямого вмешательства, ибо Супрема, конечно, всемогуща, но находится за морями, а наместник — вот он, и творит что ему вздумается.

71

Не вдаваясь в подробности, брат Мануэль объявил Франсиско, что его приняли в университет Сан-Маркос. Монах, как всегда, говорил монотонно, тем же бесцветным голосом, который звучал из исповедальни и вместе со всеми прегрешениями буквально вынимал душу, заставляя униженно каяться и клясться в приверженности истинной вере. Доминиканец добавил, что во время учебы Франсиско будет регулярно ездить в лечебницу Кальяо и практиковаться там под руководством отца. Растроганный подобным великодушием, скрытым за мертвенной холодностью, юноша последовал примеру Мартина: упал на колени и попытался облобызать брату Мануэлю руку, прохладную и влажную, как лягушачья лапа. Монах испуганно отстранился:

— Не смей ко мне прикасаться!

— Я только хотел выразить вам свою признательность.

— Бога благодари, — отрезал брат Мануэль и брезгливо вытер ладонь о рясу.

В стенах университета Франсиско открылся новый, ошеломительный мир. В тамошней библиотеке было множество книг, как знакомых юноше еще со времен Ибатина и Кордовы, так и других, неведомых. По дворикам прогуливались профессора естествознания, философии, математики, истории, богословия и грамматики. В храме науки витал дух Аристотеля, Ги де Шолиака, Фомы Аквинского и Авензоара. Узы традиций связывали его с древними университетами Болоньи, Падуи и Монпелье, с медицинскими факультетами Салерно, Саламанки, Кордовы, Вальядолида, Алькала-де-Энареса и Толедо. В течение полутора часов преподаватели читали студентам труды великих ученых, иногда прерывая чтение тонкими замечаниями. Некоторые имена Франсиско, к своей великой радости, уже слышал: Плиний, Диоскорид, Гален, Авиценна, Маймонид, Альбукасис, Герофил.