Житие маррана

Зрителей все прибывало: кто же усидит дома, когда прямо по соседству разыгралось такое зрелище! Не менее увлекательное, чем казнь преступника на главной площади. Улицу запрудили десятки лошадей и мулов. Очевидно, все было спланировано заранее, независимо от результатов допроса. Как потом выяснилось, участь Нуньеса да Сильвы была предрешена давно, еще в Ибатине. Дону Диего приказали сесть верхом на мула; через ворота он успел бросить последний взгляд на свой дом: Альдонса с девочками застыли у колодца, точно надгробные статуи. Арестант попросил разрешения проститься с семьей, но солдаты ничего и слушать не желали. Франсиско пришел в такое исступление, что стражи потянулись к кинжалам.

— Тише, тише, — махнул рукой брат Бартоломе.

Он шагнул во двор и что-то сказал женщинам. Вероятно, позволил жене и дочерям попрощаться с еретиком, ведь как-никак их связывали кровные узы. Несчастные изумленно выслушали монаха, а потом, стыдливо потупившись, двинулись за ним. И тут Франсиско явилось странное видение: три бледные, скорбные, поникшие страдалицы в черном вдруг представились ему тремя Мариями Страстей Господних, в глубокой тоске следующими за поруганным, окруженным стражей Христом. А Христос — это его отец, которого все они любят, но помочь не могут. Солдаты, конечно же, ничего такого не понимали и с издевательским смехом позволили родным подойти, чтобы арестованный обнял их всех по очереди: сначала жену и дочерей, потом возмужалого Диего, своего старшего сына. А младшего, Франсискито, отец подхватил на руки и крепко прижал к груди.

Все, пора. Конвойные ехали по бокам, доктор — посередине. Все было устроено нарочно, напоказ, чтобы провести грешника по главным улицам в назидание остальным. Новость об аресте разнеслась мгновенно. Жители Кордовы повысыпали из ворот и дверей. Что же, пусть видят, как велика мощь инквизиции, пусть не забывают, как длинны ее руки, способные добраться до кого угодно в самых отдаленных уголках страны.

Фигуры всё удалялись и вскоре свернули за угол, скрылись из вида. Франсиско не выдержал. Вскочил на одну из лошадей, стоявших у коновязи возле стены их дома, и поднял ее с места в галоп. Это произошло так неожиданно, что никто не успел его остановить. Нагнать арестанта и стражников не составило труда. Дон Диего, онемев от изумления, придержал мула, солдаты схватились за оружие.

— Папа, папа!

Появление маленького всадника нарушило ход событий.

— Кыш отсюда! — кричали ему.

Франсиско хотел обнять отца, но его били по коленям, рвали из рук повод, дергали за стремена, норовя сбросить на землю. И все же мальчику удалось подобраться поближе. Отец и сын взялись за руки, в их глазах застыло отчаяние.

Яростный удар щита оторвал родных друг от друга.

— Пошел прочь!

Стражники снова заняли свои места.

— Я с тобой… я с тобой! — умолял мальчик.

Порядок был восстановлен. Дон Диего обернулся и все смотрел на сына, сердце его обливалось кровью. Между тем Франсиско не желал сдаваться и ехал следом, держась на небольшом расстоянии. Вот и городская окраина. Офицер развернул коня и, грозно насупившись, рявкнул:

— Проваливай, гаденыш! Марш домой!

В ответ Франсиско только молча потупился, но не двинулся с места. И тут заговорил отец:

— Все, сынок, возвращайся. Позаботься о маме и сестрах.

Мальчика охватила дрожь. Папа не просил, а приказывал, он полностью овладел собой, снова стал прежним. Франсиско поднял голову и проводил удаляющуюся фигуру взглядом. Дон Диего спокойно пришпорил мула, затем вскинул правую руку и в последний раз помахал сыну. Мул перешел на рысь. Стражники поспешали следом, но теперь больше походили на свиту, чем на конвойных.

Долго простоял Франсиско на месте, не в силах шевельнуться, но потом посмотрел на далекие горы, которыми так восхищался отец, и медленно поехал домой, чувствуя себя разбитым и опустошенным. Каково придется папе там, в Лиме? Не причинят ли ему вреда? И как с ним будут обращаться по дороге? Люди говорили, что иногда пленников в пути калечат, чтобы не сбежали.

Мальчик спешился у ворот дома, где все еще толпились любопытные. Его принялись осыпать бранью за то, что ускакал на чужой лошади, хозяин которой даже хотел оборвать негоднику уши, но Франсиско удалось отбрыкаться. Тут он увидел Лоренсо и побежал к нему. Однако друг повел себя как-то странно: отвернулся и зашагал прочь. В чем дело?

— Лоренсо!

Но тот не отозвался. Почему? Может, ему стыдно за отца, капитана копейщиков, так подло и жестоко поступившего со своим соседом?

— Лоренсо!

Лоренсо остановился.

— Твой папаша… — начал было Франсиско.

Лоренсо посмотрел на приятеля как чужой, даже хуже — как враг, со злобой и презрением. Родимое пятно у него на лице пылало. Он шагнул к Франсиско, вызывающе выпятив грудь, и сказал, точно плюнул:

— Жид!