Житие Одинокова

Запись от 15 августа 1966 года

Позавчера я присутствовал на встрече Г. К. Жукова с журналистами «Военно-исторического журнала». Георгия Константиновича спросили о событиях у Перемилово, как историческом начале контрнаступления под Москвой. Там Германия получила первое крупное поражение за весь период Второй мировой войны. Он ответил. И нас тут же, при нём, предупредили, что сказанное им — «не для публикаций». Понимаю, почему! Оказывается, там никакого плана контрнаступления не было. Контрнаступление «было организовано ходом событий», сказал маршал.

Я записал за ним: «Нет такого приказа, где заранее, допустим, 30 ноября, 1–2 декабря, отдали бы директиву на контрнаступление. Такая задача не стояла, потому что у нас ни сил не было, ни средств. Мы ввели дополнительно 1-ю Ударную армию, ввели её не 6 декабря, она ввязалась в бой 29 ноября с танковой группой, которая проскочила через канал в районе Яхромы. К 6 декабря, по существу, чуть ли не вся армия была задействована».

На острие удара оказался мой друг Василий. 2 декабря, оставив за спиной канал и взорванный Яхромский мост, его взвод вместе со всем батальоном Страхова, со всей бригадой, всей армией начал методично выдавливать войска Германии из Подмосковья.

Глава двадцатая

С 9 по 15 декабря освободили Рогачёв, Истру, Солнечногорск. Фронт отодвинулся от столицы на сто, а кое-где и больше километров.

— Товарищ Сталин, когда выполнять?

— Немедленно!

Речь шла о постановлении Политбюро: «т. Андрееву вместе с аппаратом ЦК ВКП(б), находящимся в Куйбышеве, к 25 декабря 1941 г. переехать в Москву».

Когда контрнаступление Красной Армии даже не развернулось ещё в полную мощь, Государственный комитет обороны велел разминировать столицу.

К 20 декабря освободили Клин, Калинин, Волоколамск. Накануне Нового 1942 года в столицу вернулись властные организации. Вновь начались многолюдные встречи в кабинетах вождя: и в Ставке, и в Кремле, и на даче.

Иногда Сталин прерывал деловые разговоры ради посторонних, казалось бы, бесед:

— Куда вы смотрите, товарищ Говоров?

— А вот, интересные портреты у вас появились. Я их прежде не замечал.

Действительно, раньше на стене кабинета висела лишь репродукция с картины художника Ефанова «Бурелом» да нескольких фотографий из журнала «Огонёк». А теперь появились написанные маслом портреты Суворова и Кутузова.

— Да, это выдающиеся полководцы, — довольным тоном сказал Сталин. — Думаю, тут им самое место. А вам кто из них больше нравится?

— Кутузов, товарищ Сталин.

— А почему? Подумайте-подумайте.

— Мудрый был человек. Сначала изучит обстановку, всё учтёт, а потом… И дипломат хороший. Как его ни уедали придворные шаркуны, а он своё гнёт. И оказывался прав.

— А Суворов? — прищурился Сталин. — Двадцать походов, восемьдесят сражений, ни одного поражения!

— Так вам больше нравится Суворов?

— Что нравится мне, неважно. Мне ваше мнение интересно.

— Я тоже, — вмешался Мехлис, — голосую за Кутузова. Великий человек! Единственный в мире полководец, который побеждал, отступая! — и с этими словами Лев Захарович преданно посмотрел на Сталина. Тот недовольно засопел. Пробормотал:

— А такое мнение нам не нужно пропагандировать, — и снова обратился к Говорову: — Вы попробуйте сформулировать ваше мнение об этих полководцах. И Александра Невского не забудьте. И пришлите нам ваши соображения.

— Я подумаю, товарищ Сталин.

Другим, например Голованову, больше нравился Суворов.

— Почему? — спросил его Сталин.

— Он, разбивая наголову всякого врага, умел быстро оценить обстановку и принять верное решение. И никогда не ошибался. Побеждал всегда.

— А Кутузов? Он ведь не только полководец, но и дипломат, осторожный в действиях.

— Да, вы, пожалуй, правы, товарищ Сталин.

— А почему вы со мной соглашаетесь?