Григорьевна, стараго нашего православия чадо, и винца перестань пить, ино пей квасок и воду, так в голове ум не мутится, и очи с похмелья не кружают, и руце и нозе не упадают, чревеса и утроба здрава, паче же греха меньши. Лоту и праведнику запят пиянство, и Ное* от того же поруган бысть. Сампсон и смерть прият от пиянства. Али мы крепчайше такова исполина? Некогда восторже врата градская, сиречь башню, вознесе на гору высоку. И путем ему идущу, нападоша на нь иноплеменницы 1000 человек, хотяху его убити: Он же восхитив ослию щоку и всех поби костию тою, и, поймав триста лисиц, ввяза в ошиби их по свещи горящей, и пусти в нивы их. И пожже вся нивы. Чтец да чтея в бытийстей книги*. А после погиб от пьянства. Окаянно таково то пиянство: ни юность блюдет, ни седин милует, ни святаго почитает, ни честна мужа хранит, но всех без ума творит и во грехи поощряет. Богатым скудость наводит, убогим – раны, женам – бесчестие, юнотам – поползновение, девам – срамота, а попам и чернцам всех злейши препретается. Яко богомольцы то есть, всегда жрут жертву пьяному Дионису*. Нас то мимо о Христе Исусе.
Подобает христианину правым путем ходити, понеже праведник, яко финике, процветет. Есть финикс-птица*, обретается близ рая во странах восточных, она же глаголется и сирин и неясыть пустынная. Излетает бо из рая и витает в кедрах ливанских. Красна и велелепа, перием созлатна и песни поет сладки, яко не восхощет человек ясти, слышавше ея гласы. Гнездо бо ея на 12 древах и вящще. Егда бо отлетает в Ливан обьюхатися арамат, птенца своего во гнезде оставя. Змей же с нею непрестанно враждуя и усмотря без нея, получа время, надхнет птенца ея ядом смертоносным, измирает. Прилетев же финике из Ливана, добыв змия, убивает, и проклевав своя ребра, кровию мертвеца своя покропляет. И оживотворятся юныя ея детки. Тако и Христос сотвори, на кресте вися, яко неясыть, от ребра своего источа кровь и воду, и оживотвори нас, умерших грехми, убив диавола крестом, и Адама свободи, и на 12 апостолех гнездо свое устрой, воссед яко на коня, послав их в поднебесную, да проповедят его, яко той есть судия живым и мертвым и воздает комуждо по делом его.
Возвратимся паки на первую беседу, отнюду же изыдохом.
Псалом: «Исполнися земля твари твоея»*. Толк: Колицы суть на земли, роди травы сельныя и древа дубравныя, по них же суть одушевленный живот: зверие и скоты, и птицы пернаты. Овы кормятся от земли, а инныя живот животом. Их же родов несведомое множество есть:* птицы зерноберные есть, друзии плотоядцы суть, а инии травою и древом питаются. Тако ж и зверие: овии мясоядцы суть, еже же и плижущеи по земли, и по воздуху паряще, и мухи большие и малые, и комарие от тины ся ражающе. Вся бо та увиди и настрой благий божия нас ради человек и нашего ради спасения.
Псалом: «Се море велико и пространно; ту гади, им же несть числа, животна малая с великими. Ту корабли преплавают»*. Толк: Елико суть живота на земли, толико и в водах и множае суть. Есть в мори во Алантичестей стране лежаги, сиречь киты велицыи, жируют. Егда воспловут, подобны суть горам великим или яко грады велицыи. Туды корабли не заходят. Но на удивление и на страх нам таковый живот сотворил хитрец. По них же и инии мнози велицы животи есть в море: пси велицы, и изугени, и приони, и дельфини, селахи же, и фоки, и ин живот дробный, его же родов несть числа, токмо той весть, иже я сотворил, рыбы и гады, и вся ныряющая и плавающая. Ови ся ражают птицами, ови яйца несут, и инии своим образом. Рыбы же икру пущают, и от того бывает живот, животна малая с великими.
Есть в мори живот именем острей, а другий – каркин*. И желает каркин ясти плоть астреев и немощно ему улучити ея, в сколку огражена. Егда же острея уразумеет каркин в заветренне месте греющеся, разверше сколца своя, бив его каркин, и ввержет камычец в сколца его. И к тому не возможет стягнути их, тако то его и погубит. О злый, пронырливый каркин, прехитрил милаго острея-живота! Тако то и никонияне добывают християн, умышляют, на смерть предают. Егда християнин, не хотя их жертвам приобщатися, в заветреннем месте греющеся или молитвует втай, или ино что служит богови, разверше сколца своя, сиречь не о[па]сется бедной горюн, уведав же, еретицы на нь и, бив его, совсем разорят, яко острея каркин, съедят совсем.
Есть в мори рыба многоножица*, пронырлива глубоце, изменяет вид своего естества. Егда прислонится к камени, бывает яко камень, а к зеленому – зелена, а белому – бела, или ко траве, или ко древу – везде ся пригодит. Мног же дробной живот, аки бы не разумив, заплывает в челюсти ея, она же поглатающе. Тацы мнози суть человецы во градех пронырливы, коварни суть, пременяются на нравы различныя, друг друга оманывая, а наипаче суть в духовном чину малии и велицыи изменяют лица своя. Кажутся, яко постницы, даже вящши чин улучат. Егда же взыдет на высоту, тогда от воздержания и раздует его девство. Где ся у святаго отца кожа возьмет! Был тоненек, а стал брюхат, яко корова-матушка, пестрая или черная.