Житие святого Северина

Как я мог исцелять теперь, в этой своей новой ипостаси? Лекарства и знание врачебных приёмов мне теперь были заказаны… Я не мог даже показывать своих познаний в медицине… Но были и иные познания, накопленные именно там, на Востоке… В человеческом теле, так же как и в душе, таятся могучие силы, но они связаны. Некоторые лекарства рубят связывающие их путы, и на вторгшуюся в тело человека болезнь обрушивается удар, подобный налёту защитников крепости из засады на ворвавшегося в выбитые ворота и уже торжествующего врага. Но можно разрубить эти путы и без лекарств — силой внушения, с помощью «сэтэп-са», даже если внушающему и неведом этот египетский термин. Те фракийцы, которые ходят по углям, именно это и делают. Не всякую болезнь можно так лечить — вот и сам я встретился ныне с непобедимым противником… Хотя кто знает — может быть найдутся и на неё победители, когда станет ясной её природа. Ведь надо знать, где ставить ей заслон, откуда и куда наносить удар, а я сейчас веду борьбу вслепую, воюю наугад — вот и довоевался… Так что, не занимайся я в своё время изучением медицины всерьёз — очень скоро объявили бы меня мошенником, ибо не знал бы я заранее, могу ли я именем Божьим обещать больному исцеление. А ошибаться я теперь не мог не только в исцелениях, но и в любом своём начинании не смел терпеть поражения. Как-то в горах Ливана я и несколько достойных спасения несториан были застигнуты солдатами, которых послал епископ-кафолик. Их было больше, а у нас был лук и полтора десятка стрел, ибо ножи и дубины не в счёт при схватке с профессиональными бойцами. Бойцами… Есть ещё и профессиональные убийцы, перед ними бойцы — что малые детишки… А я и с такими успел познакомиться, и кое-кто из них со мной своим умением поделился — я умел уже и с такими находить общий язык… Умение навести ужас на умеющих сражаться в открытом бою — оно тоже немало стоит… Я истратил семь стрел, и семь трупов легло на тропу, а восьмую пускать не пришлось — они не посмели продолжать преследование. Но промахнись я хоть раз — они настигли бы и раздавили нас. Их удержал не я, а страх передо мной. Так и в Норике, в начатой мною многолетней войне, не я, а вера в меня и страх передо мной должны были решать исход этой войны.

Но началось всё-таки с большого поражения. Я пришёл в Астурис, имея уже тыл в Паннонии — того язычника и кое-кого из его людей сначала, а затем и нескольких других паннонцев. С ним-то я был откровенен до конца — ведь я, в конце концов, вступал на его тропу, хотя брал на себя более тяжкий груз. И он отнёсся ко мне, как к брату, как к человеку, взявшемуся за достойное дело. Жаль, что прожил он после этого недолго, стар был, а люди его, в конце концов, были частью перебиты готами, частью разбрелись кто куда. Но кое-кто из них по сей день входит в мою тайную сеть, охватившую многие области. В оставляемых вам списках есть их имена. Дело в том, что эти — и другие — люди были убеждены и убеждений своих не утратили, что я посланник Божий и что служат они не мне, но Господу. А ведь не все они кафолики и не все христиане. Но в Высшую Силу, пусть и неназываемую, они верили. Та Сила, которую они за мной чувствовали, им подходила… У меня было время убедить их, я мог ещё в последние свои дни в Паннонии тратить на это время, но не смел идти в Астурис, не имея в Паннонии верных людей. А вот в Астурисе у меня времени уже не оказалось. Я поселился у церковного сторожа, и он через два дня стал верить в меня, как в самого Бога, но на других времени не нашлось — пришёл один из моих паннонских осведомителей и тайно сообщил, что на реке Недао гунны разбиты и бегут куда-то к Эвксинскому Понту, а племена-победители поделили наследие гуннов, и Паннония досталась тем готам, которые зовут себя остроготами в честь древнего своего короля, или же остготами, ибо когда-то на Борисфене-Данапре обитали восточнее визиготов или вестготов — тех, которые с Аларихом взяли Рим, а после его смерти ушли в Галлию и ныне часть Испании немалую захватили.