Житие святого Северина

А вот с монахами дело иное. Монастыри и келейки покрыли запад и восток Прибрежного Норика и все монахи слушались меня беспрекословно — кроме известного вам случая в Бойотро. Тот случай особо важен для меня — в нём таится угроза. Помните, я говорил, что цель моя — спасти римлян, ибо их опыт и знания выше, чем у варваров, и если они погибнут, то человечество обеднеет в несравненно большей степени. Погибнет память о пройденном пути и опасностях на нем. Но оказалось, что для спасения носителей памяти и разума нужно сначала выбить из них память и разум — иначе они не дадут себя спасти. Так бьют веслом по голове тонущего, прежде чем втащить его в лодку — иначе он может её перевернуть.

Пресвитеры в Астурисе были носителями разума, когда высмеивали меня и моё обращение к их пастве. Другое дело, что им следовало самим иметь агентов в Паннонии, которые сообщили бы им о движении ругов и готов, ибо город был порубежный и гроза на Недао гремела небывалая. Но то, что я их пастве говорил, действительно опровергалось с позиций разума. А спасти и их, и весь Норик я иначе не мог…

Во всяком случае, от монахов моих мне требовалось беспрекословное повиновение, слепая вера в меня. Эти же трое в Бойотро оказались умнее, смелее и упорнее, в десятинной цепи они были бы драгоценнейшими звеньями, а тут — они начали рассуждать, а открыться им я не мог. Ведь даже если бы один против тысячи поставить на то, что они не примут моего плана спасения норикцев — и это было бы непростительным риском.

Им самим — не спасти. Я — могу спасти только так. А спорить некогда, и огласка недопустима… Пришлось срочно плыть из Фавианиса с тремя братьями — точнее, с тремя палачами, чтобы изгонять из них Дьявола и притом не одними лишь молитвами и постом, и не только моим внушением. Сильные и достойные это были люди, а пришлось их ломать, стирать с их душ написанное на них жизнью. Потом-то именно они во время набега Гунимунда прикончили памятного вам нахала-пресвитера и подбросили в баптистерий той самой базилики[8], из-за которой у меня с ними началось расхождение. Потом-то они сражались в первых рядах под Батависом и погибли как герои…

Но о чём они думали в последние мгновения жизни, ещё не увидев бегущих врагов?.. И я не переставал думать об этом случае никогда. Ведь после нас могут найтись, даже обязательно найдутся желающие вот так ломать несогласных с ними умных и сильных людей и будут при этом ссылаться на меня и на случай в Бойотро. Не я один так поступал, но мне это не оправдание. Так не рою ли я сам ту яму, куда когда-нибудь упадут спасаемые мной сейчас люди? Одна надежда — что тогда, в будущем, найдутся свои Северины, которые вступят в схватку с той грядущей бедой… Слабая, признаться, надежда — трудно быть Северином… Опять завещаю — старайтесь предугадать последствия любого своего нынешнего действия в будущем. Ибо любое нынешнее несомненное добро со временем станет злом. И наоборот тоже может случиться, так что не всякое нынешнее зло спешите уничтожить — вдруг оно когда-нибудь обернётся добром, вдруг нынешний враг станет союзником. Уничтожить — просто, а воскресить и я с моей подготовкой не могу… Подумайте о подготовке людей для будущего. У себя ли, у иных ли союзников своих. Ищите готовящих… Тайно!

Во Внутреннем Норике я перед самыми событиями смог провести на пост епископа Тибурнии верного мне Паулина. В Лавриаке же поначалу повезло, когда стал епископом Мамертин, но он быстро умер, и я подозреваю, что не без помощи своих заместителей. Их бы разогнать с этих постов стоило, но это тоже грозило осложнениями… Вот и не успел Мамертин уберечься. И я не успел вмешаться, как уже выбрали Констанция, эти мерзавцы знали своё дело… И остались Лавриак и Йовиако самыми слабыми звеньями в скованной мною цепи — не хватило времени и сил на их укрепление.

В этой зоне не было келеек и монастырей, даже десятинные мои сборщики были скованы, ибо лавриакское духовенство только что открытой войны против меня не вело, здесь лишь тайные мои агенты передавали вести с запада в Фавианис и — когда я оказался в верхних крепостях — сумели передать туда очень вовремя вести с востока. Зато неожиданно огромен оказался успех в Италии. Тут началось с паломничества к новоявленному святому, с переписки, но ведь даже если бы я сумел повлиять на императора и он пожелал бы обеспечить приём и наделение землёй десятков тысяч норикцев, то у меня не могло быть ни малейшей уверенности, что завтра этого императора не свергнут войска по приказу Рикимера, а позже Гундобада. А потом пойдёт очередная резня по всей Италии по поводу смены администрации, и повиснем мы в воздухе, ещё не научившись летать в италийском небе.