Житие святого Северина

А пока что — беглецы с Болии были теми же скамарами, только вместо шаек, смотрящих лишь на возможную добычу, они становились единой ордой на службе империи, совершенно для этой орды чуждой. И империя сама их вооружала, объединяла, выдвигала из их среды таких атаманов, как Рикимер… Своих могильщиков… Бред какой-то, я сам себе не верил иной раз, но приходилось принимать и эту невероятную реальность и строить свои расчеты, опираясь на неё…

Многие беглецы сворачивали к моей келейке — получить на дорогу благословение святого, чья слава и до их племён дошла, а иных в Ругиланде надоумили. И я их благословлял, напутствовал, присматривался к ним, примечал сильных и умных и делал им особые предсказания в глубокой тайне, без свидетелей. И среди них оказался сын короля скиров Эдики — Одоакр, одетый тогда беднее многих, в потёртые шкуры. Но что одежда — просто он сам за собой следить ещё не привык, да и бегство после гибели его народа тоже учесть надо, он не в первых покинул землю племени, а в последних, немало перенёс, а лицо у этого великана было умное, и я видел, чувствовал, что он может далеко пойти, если дать ему веру в успех. Ведь скиры, уже добравшиеся до Италии, соберутся вокруг сына своего короля, создадут в имперской армии скирскую партию, скирское землячество. И я предсказал ему успех, дав, конечно, ряд высоконравственных советов… Вы знаете, что он добился успеха не самыми нравственными путями, но чтобы выжить в том гадючьем клубке нужно было самому яд в зубах иметь. Как и я в своё золото нередко медь приплавлял — вы уже кое-что услышали сегодня… Но он верит, что это я обеспечил ему успех, так что земля Италии может нас принять сейчас, пока он у власти. Увы, мы как раз не можем сейчас уйти отсюда…

А после Болии всё шаталось на краю пропасти. Готы могли в любой момент придти, но если уж собирались нести потери, то не из-за пары приданубийских городов и голого чувства мести. И остготы эти, и вестготы были слишком сильны и по-своему, даже в убийствах, добродушны, не то что герулы или скамары, способные озвереть до полной потери человеческого облика — так нужно было им утвердиться в собственных глазах, как некой силе перед попавшими в их власть слабаками…

Все же прочие земли вокруг Паннонии были готами выжраны и выжжены, нужно было им искать себе другое поле для грабежей и славы. Я не выпускал их из внимания, мои разведчики держали руку на пульсе готского народа. Смешно, но в эти страшные дни я так погрузился в готские дела, так влезал в шкуры вождей и рядовых готов для выведения той линии, по которой они двинутся, что полюбил в какой-то мере этот могучий народ, как любят слона, хотя он в любой момент может не глядя раздавить любящего. И я узнал о разделении готов на две части и о намерении Видимера идти в Италию через Внутренний Норик и перевалы, а Тиудимера — на Византию. Тогда я впервые обратил внимание на его сына Теодериха, только что вернувшегося после долгого пребывания заложником в империи, и с тех пор мысленно не спускал с него взгляда… Я не замедлил порадовать Флакцитея вестью, что мои молитвы отвели готов от Ругиланда. Нет, я прямо не сказал об этом, но меня хорошо учили когда-то риторике: сумел довести его до убеждения, что всё вышло именно благодаря мне.

И в Италию своим корреспондентам послал весть о начале движения готов — не гибнуть же им было под готскими ударами, отразить которые империя явно была не в силах в ту пору, пусть хоть заранее поразмыслят и подготовятся. А всю нашу братию потряс предсказанием, что недоставленная к нам вовремя десятина из Тибурнии так и не придёт никогда, ибо пойдёт на откуп от готов. Знал, что те не смогут уйти от входа во Внутренний Норик, не ограбив его на прощанье, ведь столько лет воздерживались! Я знал Максима — он действительно не уклонился от самостоятельного решения и в решающий момент передал всё накопленное епископу, тем толкнув его на добавление из своих запасов, а в сумме этого хватило…