Житие святого Северина

Увы я не в силах восстановить погибшие листы, хотя сам некогда их писал — сначала скорописью, потом начисто, потом дважды переписывал. Что делать — столько чужих мыслей прошло с тех пор через мою голову и столько было записано всякого, что выделить из получившейся смеси чью-то мысль чистой, без примесей мыслей иных авторов, я уже не в силах. Да и превратности судьбы добавочно повредили мою память, так что не только сейчас, нечто желая совершить, я вдруг забываю, что именно мне нужно там, где я стою, и что именно собирался только что сделать. Так что утраченное — беседу Кассиодора с другом моим об очень многом, начатую с подробного разбора «Жития святого Северина», — я восстановить не в силах, как бы ни хотелось это сделать. Лет десять назад смог бы. Теперь уже нет…

А заняться перепиской уцелевшего — повидимому, единственного из трёх переписанных мною экземпляров — меня заставила горькая весть о том, что нет более и той части Норика, который после Диоклетианова раздела провинций на менее крупные и потому надёжнее управляемые был назван Внутренним. В прошлом году беспощадные авары и союзные с ними славяне из племени хорутан, вторгшись со стороны давно уже ими занятой Паннонии, вырезали всё живое вне крепостей, а ныне пришла весть, что и крепости пали все до последней. Из тысяч и тысяч людей, называвших ещё себя римлянами и говоривших на более чистой латыни, чем звучит ныне в Италии, не осталось никого — через перевалы проскочили даже не десятки, а всего лишь несколько человек, утративших от ужаса человеческий облик. Если бы был Бог — с какой радостью я плюнул бы ему в глаза, будучи доставлен на суд его. Но его нет. Что же остаётся мне? Одно единственное: переписать несколько раз уцелевшие эти листы, на сколько хватит пергамента, а не хватит — так соскоблить написанное с каких-либо менее важных писаний, попытаться передать их людям будущего, незаметно подложив в книгохранилища, за судьбу которых ныне можно быть более спокойным, чем за судьбу других. Ныне… А что будет в ближайшие десятилетия или века? Не наделён я даром предвидения. Но что смогу — сделаю, последние силы на это положу. И завещаю тем, кто это прочтёт: будьте не рабами Бога, ибо нет его! Будьте не холуями земных владык, ибо даже лучшие из них, подобные Теодериху, недаром прозванному Великим Готом, не могут ничего, если нет вокруг них именно людей, а не зверей, не скотов и не рабов. Будьте именно людьми, живущими так, словно они и только они в ответе за всё, творящееся на этой земле и под этим небом.

Трудно? Да. В одиночку и вообще неподъёмно. Ищите же таких, как вы. И следите за чистотой и твёрдостью соратников своих. А я, оставшийся без спасителя и друга моего, именно потому погибшего, что доверился он человеку чистому, но слабому, покалеченный телесно и с повреждённым разумом, могу лишь оставить вам несколько экземпляров оружия для тех, кто сражается разумом, опирающимся на точное и трезвое знание. Для себя же прощу я не от Бога, а от Судьбы, которую в какой-то мере мы сами творим, лишь одного — когда за мной придут, успеть хоть одному из пришедших перехватить глотку, чтобы хоть он уже больше ни за кем не смог придти. И вам, кто будет читать то, что я успею размножить, желаю того же. А имя моё вам не нужно. Человек — вот и всё. Всю жизнь хотел быть именно человеком, а не мразью в человеческом облике. И вам того же желаю. Будьте людьми. А теперь я приступаю к переписыванию того, что прозвучало в разговоре двух истинных людей и было мною записано двадцать шесть лет назад…

— Мне доводилось беседовать с алхимиками, причём я интересовался не тайной получения золота или серебра, волшебных эликсиров и прочих чудесных средств, а возможностью получения веществ, полезных в обычной жизни. Красок, например, для материй, примесей к стеклу или металлам, средств от насекомых. Ведь многое, что в единой империи привозилось извне, теперь к нам попасть не могло. Приходилось думать о замене. Успеха это моё намерение не принесло, так, кое-что по мелочам, но вообще этот путь неизбежен для малых стран, не великих империй… Так вот, как-то мне было показано несколько опытов, один из которых я сейчас к месту вспомнил. Привязали к тонкой нити кристаллик соли каменной и опустили в густой и нагретый соляной раствор, начавший уже остывать. И вдруг этот крохотный кристаллик оброс солью из раствора и стал большим прозрачным кубом с кулак величиной. Так вместо такого кристаллика я намерен использовать «Житие Северина», на которое ты столь уместно сослался — я прикинул мысленно, что оно годится для нашей цели. Евгиппий и сам не знал, сколь качественна проделанная им работа.

— Ловлю на слове. Мы ещё пройдёмся по строкам «Жития» — ты знаешь, почему я хочу этого.