Жюль Верн

Во время свадебной церемонии священника сбивают с ног, обручальные кольца парят под нефом, а тем временем разносится чей-то голос: «Проклятье новобрачным!» От такой дьявольщины люди в панике разбегаются, несчастная Мира надает без сознания и теряет рассудок. В самом доме доктора невидимый убийца нанес Марку удар ножом! Население и вовсе теряет голову, когда чья-то невидимая рука пытается поджечь стропила в соборе и бьет в набат на колокольне.

Заинтересованный всем этим инженер полагает, что Отто Шториц открыл какое-то вещество, с помощью которого, изменив спектр видимых лучей, можно стать невидимым, то есть по современным понятиям речь идет об инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. Инженер приходит к выводу, что в том случае, если действие снадобья ограничено каким-то временем, Шториц должен принимать новые дозы, а если нет, то ему необходимо какое-то лекарство противоположного действия, возвращающее его в реальный мир, так как быть невидимкой далеко не всегда удобно. Следовательно, у Шторица должен храниться какой-то запас. Решено установить слежку за домом, чтобы схватить колдуна в тот момент, когда он придет за своим снадобьем, но полиции не удается совладать с любопытствующей толпой, которая поджигает дом Шторица, а это никак не способствует успешному ведению дела. Но тут на помощь начальнику полиции приходит случай: в лесу он подслушал разговор между Шторицем и Германом, из которого ему становится известно, что через день, в десять часов, они отправятся раскапывать свой тайник, погребенный под обломками в саду, а на следующий день Шториц планирует «мастерский удар на свой лад».

Тем временем семья Родерих решает тайно покинуть Рагш. Миру они собираются перевезти в дорожной карете, которая уже стоит наготове. И в этот самый момент доктор и его сын с ужасом замечают, что Мира пропала. Не остается ничего другого, как подкараулить Шторица, когда он явится к тайнику, и заставить его открыть место, куда он спрятал Миру. В назначенный час обломки, загромождавшие сад, начинают передвигаться в чьих-то невидимых руках. Харалан и Анри поспешно хватают «скрытое от глаз» существо, но тому удается вырваться с помощью Германа, также невидимого. Однако далеко ему не уйти, так как он окружен со всех сторон. И тут между Хараланом и Шторицем начинается странная дуэль: они стоят друг против друга с саблями в руках. Обе сабли скрещиваются, но одну из них держит всеми видимая рука, а другую — невидимая! Раненый Шториц падает, и по мере того, как жизнь покидает его вместе с вытекающей кровью, тело его приобретает видимые очертания. Остается только проникнуть в тайник и уничтожить его содержимое, уступив предварительно мольбам невидимого Германа и дав ему выпить нужный напиток, который возвращает его миру, доступному для глаз.

Родерихи уже отчаялись найти Миру, как вдруг слышат голос своей дочери, она жива и здорова! Но увы, невидима, ибо Шториц, воспользовавшись ее бессознательным состоянием, дал ей выпить своего снадобья.

Жизнь семьи снова вошла в привычную колею, но тревога не покидала их дом: ведь дочь оставалась невидимой! Тем не менее Родерихи готовятся к свадьбе, у церковных властей достало благоразумия удовольствоваться «слышимым» присутствием нареченной.

Инженер, которому стало ясно, что кровотечение, послужившее причиной смерти Шторица, сделало его видимым, предлагает выпустить из Миры всю кровь и сделать ей переливание, что наводит на мысль об опыте, осуществленном Каррелем[122] на собаке! Но в этом не оказалось нужды, так как кровотечение при родах дало точно такой же результат.

Мы с интересом следим за развитием событий, причем автор поместил их в соответствующие условия. Обстановка сумеречного XVIII века, внимавшего то таинственным легендам средневековья, то первым достижениям естественных наук, а также атмосфера Венгрии исподволь заставляют поверить в правдивость этой истории, напоминающей предание о лидийском царе Гигесе, владевшем кольцом, которое делало его невидимым. Это скорее роман настроения, чем приключенческий, книга свидетельствует об искренней привязанности автора к этой милой его сердцу стране и о хорошем знании родины Корвина[123].