Жюль Верн

Кау-джер спокойно уточнил положение дел, он сказал, что понадобилось бы десять лет для того, чтобы всех перевезти на шлюпке, а груз наверняка пригодится им самим в этой суровой стране. Под руководством боцмана Хартлпула начинается разгрузка судна. Жизнь на острове Осте постепенно налаживается. Население его считает Кау-джера своим правителем, хотя тот упорно отказывается от власти, которой его наделили. Но когда в его отсутствие переселенцы напиваются, раздобыв спиртное на продовольственном складе, и один из них под воздействием ядовитых паров пытается задушить свою жену, Кау-джеру приходится вмешаться. Доступ на склад по необходимости должен быть запрещен, это непреложный закон. А чтобы заставить его уважать, приходится поставить охрану. «Но кто осмелится здесь приказывать и запрещать?» Однако Кау-джер не мог не знать, что «именно от него ожидали помощи, советов, решений» эти несчастные. Независимо от его желания этот проповедник анархизма «стал их вождем, избранным самою силой обстоятельств и по молчаливому уговору подавляющего большинства потерпевших кораблекрушение». Если он скроется, чтобы не отрекаться от собственных убеждений, на какие страдания он обречет этих несчастных? Но если при сложившихся обстоятельствах необходимо проявить власть, почему именно он должен управлять этими людьми? «Да потому, что больше некому», — отвечает ему боцман Хартлпул. Дарованную ему власть Кау-джер употребляет на то, чтобы в форме полезных советов заставить переселенцев обезопасить себя от трудностей грядущей суровой зимовки.

Все случившееся наводит Кау-джера на грустные размышления. «Неужели только принуждение способно заставить человека одолеть влекущие его звериные инстинкты?»

Во время жестокой зимы много людей умирает, но оставшихся в живых это мало трогает, каждый радуется тому, что ему удалось избежать участи соседа. «Они как будто уже утратили интерес к жизни, и сил у них хватало только на перебранки и скандалы по любым ничтожнейшим поводам». Основная их страсть — это «взаимная, хоть и скрытая, ненависть, которая из-за пустяков сталкивает людей, достигших последних пределов несчастья», «как будто природа подмешала в зерно жизни темный и властный инстинкт уничтожения того, что ею создано».

Размышляя таким образом, автор делает довольно мрачные выводы:

«Безволие окружавших его людей поражало Кау-джера… С самого рождения эти несчастные привыкли ставить себя ниже всех других, полагая, что кто-то же должен властвовать над ними. Увы, в мире существует неизбежная и неотвратимая необходимость, против которой бессмысленно восставать: одни люди бесправны, другие — сильные мира сего. Первые подчиняются, вторые повелевают».

Разочарование, постигшее Кау-джера, сродни горьким раздумьям писателя в конце жизни. Его собственная тревога находит выражение в этих словах:

«Что же осталось от всех теорий Кау-джера после того, как он столкнулся с реальными фактами? Результат был налицо — неоспоримый и несомненный: люди, предоставленные самим себе, оказались неспособными поддержать свое существование. Его долгая внутренняя борьба привела к поражению: он признал необходимость самых крайних мер, без которых — из-за несовершенства человеческого рода — невозможно пойти по пути прогресса и цивилизации. Видимо, люди не так тяготятся порабощением, как это ему представлялось прежде. Может ли подобная покорность, почти трусость, сочетаться со стремлением личности к абсолютной свободе?!

…Все созданное таким тяжелым трудом, рушилось в один миг… Кто бы мог раньше подумать, что он, яростный поборник равенства, станет судьей поступков других людей? Он, страстный приверженец свободы и враг собственности, будет способствовать дроблению земли, принадлежащей всему человечеству, на отдельные участки и, объявив себя властелином какой-то частицы земного шара, присвоит право запретить доступ на нее одному из себе подобных?… Его друзья, огнеземельцы,…крайне удивились бы, познакомившись с такого рода теориями, ведь они-то никогда ничем не владели, кроме своей собственной персоны».