Жюль Верн

Империя казалась еще очень сильной, несмотря на демонстрации, имевшие место на погребении Виктора Нуара, которого убил выстрелом из пистолета Пьер Бонапарт. Однако политика Эмиля Оливье[78], ставшего сторонником Империи, была не по вкусу отшельнику из Кротуа. Опасение перед возможностью войны проявляется у него впервые тогда, когда он убеждает Этцеля поехать лечиться в Швейцарию: «Здесь все как будто полагают, что будет война с Пруссией. Я лично не могу этому поверить, не верю ни одному слову. А Вы?» Он не хочет верить в вооруженный конфликт, так как войны представляются ему нелепостью. Одному воинственно настроенному жителю Нанта он отвечает так: «У меня никогда не было особого желания поколотить пруссаков, а еще меньше — быть ими поколоченным, что — увы! — очень может случиться».

В этом проявляется дальновидность, которой отнюдь не обладало большинство французов, недооценивавших силу Пруссии и не понимавших, что ее поддерживает вся Германия.

Ранней весной он возвратился в Кротуа уже на все лето: «Здесь все идет отлично! Ах, друг мой, бушлат, башмаки на деревянной подошве, морской воздух, корабль, Кротуа! Вот где мое здоровье! То, от чего я простужался в Париже, здесь меня излечивает от простуды».

В совершенно неожиданном постскриптуме он просит друга написать ему, будто необходимо его присутствие в конце месяца в Париже из-за корректур «Плавающего города». Невольно задаешь вопрос, что же пришло ему в голову? На самом деле у него возник проект, не лишенный фантазии, но вскрывающий неустойчивость его настроений:

«Вы пишете, что приедете в Кротуа, возвращаясь из Брюсселя: отлично! Но не забывайте, что к 25 числу (вероятно, июля месяца) я намерен предпринять длинное путешествие в Париж на «Сен-Мишеле I». В своем последнем письме я даже просил Вас написать мне, что мое присутствие в Париже необходимо для согласования иллюстраций к «Плавающему городу». Итак, торопите меня».

Подняться вверх по Сене на «Сен-Мишеле I»! Странная идея! Онорина не одобряет этой поездки, считая ее экстравагантной выдумкой. Она пишет об этом своей тетке Амели де Провен: «Жюль только что приехал и уже намеревается оставить меня! Вбил себе в голову мысль отправиться в Париж на «Сен-Мишеле». При такой засухе он обязательно сядет на песчаную мель. Ну и пускай! Так ему и надо. Такой непоседа!»

По возвращении в Кротуа он пишет 20 августа отцу: «Вот я и возвратился из длинного путешествия в Париж, которое прошло довольно легко. В течение десяти дней «Сен-Мишель» стоял у Моста искусств и имел честь вызывать немалые скопления публики. На обратном пути у нас было множество происшествий, и, если бы кораблик задержался еще хоть на день, не знаю, когда бы удалось ему подойти к своему постоянному причалу, так как в Сене совершенно нет воды».

Мы можем добавить, что он вовремя добрался до Кротуа: война была объявлена 19 июля. В августе прусские войска уже проникли во Францию, а затем вскоре последовали поражения при Бори, Резонвилле, Гебвиллере и Сен-Прива.

Домой он возвратился 13 августа, о чем свидетельствует датированное этим числом письмо к Этцелю, в котором он благодарит его за приятный сюрприз, ожидавший его по возвращении: известие о декрете, награждавшем его орденом Почетного легиона[79].

«Вы пишете, что рады были хоть что-то для меня сделать в данном случае. Считайте, что Вы сделали все, абсолютно все, и что только Вам я этим обязан»… Несколько дней спустя он добавляет: «Жду все время известий из Нанта и после этого поеду. Может быть, теперь я решу ускорить это путешествие и предприму его сейчас, не откладывая до зимы. Мы очень обеспокоены тем, что происходит в Париже… Здесь распространился слух, что там воздвигают баррикады. Несомненный факт, что из французских городов вызывают в Париж всех пожарных-добровольцев. Несмотря ни на что, я верю в победу французов на равнинах Шампани, во второе Вальми[80]».

Нервное состояние мужа тревожит Онорину, и она сама берется за перо, чтобы написать Этцелю и поблагодарить за его письмо Жюлю. При этом она делает довольно грустные признания:

«Сегодня утром Ваше милое письмо осчастливило нас, и, может быть, оно вернет радость в наш дом, ведь Вам хорошо известно, что Жюль вот уже несколько месяцев загрустил и все хандрит. Устает ли он от работы? Или она ему труднее дается? Одним словом, он как-то приуныл. И при этом изливает на меня всю досаду, которую вызывает в нем эта хандра. Я замечаю, что он с трудом садится за работу: сел — и тотчас же снова встает, жалуется на все это и винит меня. Что мне делать? Что говорить? Я плачу и прихожу в отчаянье. Когда ему докучает и его утомляет семейная жизнь, он садится на свой корабль, уезжает, и большей частью я даже не знаю куда. Вы вот изо всех сил стараетесь сделать его хорошим писателем. Как Вы думаете, неужели нужно оставить надежду сделать из него приличного мужа? Простите меня за это откровенничанье. Начав писать, я сперва хотела только поблагодарить Вас, но огромная радость, которую Вы нам доставили, побуждает к признаниям…»