Жива ли мать

Сидеть на корточках, чтобы меня не заметили, утомительно, я встала на колени в мокрую листву, чувствуя, как влага пробирается сквозь брюки, прислонилась к колесу, прижалась щекой к темно-серому прохладному металлу, он пах так, как машины пахли давным-давно. За квадратными окнами двери в подъезд мелькнула тень, мать вышла на улицу и посмотрела прямо на меня, я допустила оплошность, и сейчас меня обнаружат. Но матери было не до меня, обо мне она не думала, а о чем же тогда она думала? Теперь помимо пакета из винного магазина она держала в руке авоську, наверное, с обувью. Мать свернула на ту же улицу, что и прежде, Рут живет в противоположном направлении, в семнадцати минутах ходьбы отсюда, когда мать приблизилась к перекрестку, я поднялась, перешла дорогу и двинулась следом, мать свернула за угол, и вскоре я свернула за ней, она не обернется, зачем ей оборачиваться, повинуясь внезапному порыву? Поэтому я шла, опустив голову, но не сводя глаз с матери, если внезапный порыв заставит ее обернуться, я тотчас же наклонюсь завязать шнурки, никаких шнурков у меня нет, тогда чтобы вытряхнуть камушек из ботинка, мне в ботинок камушек попал, я – камушек в ботинке матери, однако мать как ни в чем не бывало шагала вперед, не оборачивалась, снова свернула за угол и двинулась к трамвайной остановке. Народа на темной остановке собралось немало, с пакетами из винных магазинов, они ждали трамвай, собирались на воскресный ужин к родным, ждали этого ужина с нетерпением или с досадой. Мать направлялась к Рут, но пешком идти не захотела – боялась сломать шейку бедра. Приехавший трамвай забрал с собой мать и скрылся из вида, я вышла из укрытия и, подойдя к подъезду дома номер двадцать два, принялась изучать висящую возле домофона табличку с именами, я и забыла, что у матери имеется имя. На каком этаже она живет, я так и не поняла, нажала на кнопку звонка, но ничего не услышала и, разумеется, ответа, не дождалась.