Живая бездна

Внешние проявления инфицирования мы опускали как объяснимые простой причинно-следственной связью, руководствуясь и здравым смыслом, и властью своего рода прекрасного безумия. «Что она делает» и «чего она хочет» и опять «что она делает». Я продолжал плыть в глубинах массивов информации, пробуя одну аналитическую стратегию за другой в надежде, что где-то в куче чисел и проекций я обнаружу то, что посмотрит прямо на меня. Я не спал. Ел урывками. Остальные следовали тому же примеру. Трин пережила психический срыв, что оказалось благословением, так как положило конец ее кашлю и вздохам.

Слушая голоса Эроса — человеческие голоса субъектов сохранились, даже когда плоть была переделана, реконфигурирована — я пришёл к пониманию истины. Слишком много упрощающих допущений, слишком мало воображения с нашей стороны, и совершенная чужесть протомолекулы низвергает в руины наши лучшие устремления. Поведение частиц меняется не только в масштабе, но и качественно, и продолжает делать это снова во всё более узких интервалах. Чувство, что мы наблюдаем за обратным отсчётом, выросло в уверенность, хотя что будет в конце его, сказать было невозможно.

Мне, вероятно, должно было быть страшно.

С каждым новым открытием на долгом, непрерывном протяжении существования познания, предшествовавшего даже человечеству, наступали новые начала. В один час, один день, или всю жизнь что-то новое приходило в мир. Признанное или нет, оно существовало в единственном своём смысле, особом и тайном. И эта потрясающая радость, когда находишь новый вид или новую теорию, объясняющую данные, которые смущали тебя до этого. Чувство, занимающее всю шкалу от чего-то, что глубже оргазма до невесомого, тихого голоска, который шепчет тебе, что всё, что было известно тебе раньше — неправильно.

Бывали ли люди столь блестящие, упорные и прежде всего везучие, чтобы суметь пережить хоть горстку подобных моментов за свою звёздную, выдающуюся карьеру. У меня их было пять или шесть в каждую смену. Каждый из них был лучше, чем любовь, лучше, чем секс, лучше, чем наркотики. В те несколько раз, что я спал, сквозь сон я думал о сопоставлении образцов и анализе данных и просыпался с трепетом надежды, что на этот раз, сегодня, может быть, придёт озарение, которое придаст смысл всему сделанному. Линия, что соединит точки. Все точки. Я жил на грани откровения, словно умел не сгорать, танцуя в пламени. Когда наступил конец, это удивило меня.

Я опомнился в своей келье, в тишине и темноте, между сном и явью, и кровать баюкала меня, держа в своей ладони как жёлудь. Резкий запах свежего фильтра из воздушного рециркулятора напоминал мне о дожде. Я слышал голоса — обрывочные, злые фразы — которые я списал на комбинированное действие многочасового вслушивания в звуки Эроса и гипнагогических наводок в моём мозге. Когда открылась дверь и два человека из охраны вывели меня наружу, я был почти уверен, что это всё часть моего сна. А через пару секунд завопила сирена.

Я до сих пор не знаю, как астеры раскрыли станцию Тот. Какой-то технический сбой, какой-то след, который привёл к нам, неизбежная в условиях работы с людьми утечка информации. Охрана станции гнала нас как скотину по коридорам. Я полагал, что наш путь закончится в эвакуационном корабле. Это оказалось не так.

Они построили нас перед нашими рабочими станциями в лабораториях. Фонг командовала группой в моей комнате. Впервые я видел в ней что-то кроме ещё одного анонимного дополнения к куску биомассы и набора требований для осуществления безопасности. Она указала на наши станции своим нелетальным останавливающим оружием. Всё их оружие было предназначено для контроля за группой исследований, а не для защиты станции.

— Зачистить, — сказала Фонг. — Зачистить всё.

С таким же успехом она могла сказать, чтобы мы отгрызли себе пальцы. Лодж скрестила руки. Куинтана плюнул на пол. Страх загорелся в глазах Фонг, но нам было всё равно. В тот момент это чувствовалось как благородство. Десятью минутами позже ворвались астеры. Они не были одеты в стандартную униформу, они были вооружены не унифицированным оружием. Они орали и вопили на мешанине из дюжины разных языков. Молодой парень с татуировкой на лице вёл отряд. Я видел глаза Фонг, когда она приняла решение и подняла руки над головой. Мы последовали её примеру, и астеры окружили нас, стали засыпать вопросами, которые я не мог понять, и орали в пьяном от насилия восторге.

Они швырнули меня на пол и связали мне руки за спиной. Двое из них унесли Ле, когда она стала угрожать им экстравагантным насилием. Не знаю, что с ней после этого стало. Больше я ее никогда не видел. Я лежал, и моя щека прижималась к полу сильнее, чем можно было ожидать от низкой гравитации. Я смотрел на их ботинки и слышал трескотню их голосов. В моей станции закончился прогон анализа, и тренькнул звонок, чтобы привлечь внимание, которое уже никто на него не обратит.