Живая мозаика

Руководитель хора Дворца культуры помог Ване Гребневу разучить песню о могучем дубе, что растет-цветет среди долины. И теперь каждый раз юноша пел ее комбату. Иногда по нескольку раз подряд… Видимо, с этой песней было связано что-то очень важное и дорогое.

…Медленно тянутся госпитальные дни, но и им приходит конец. Комбат пошел на поправку. Вместе с Ваней, опираясь на его худощавое крепкое плечо, он совершал прогулки по большому госпитальному двору, в глубине которого рос ветвистый тополь. Там было тихо и солнечно. Негустая щетинка молодой травы смешно топорщилась, радуясь майскому теплу.

Ваню огорчало, что комбат, окидывая тополь равнодушным взглядом, говорил что-нибудь вроде:

— Заурядное дерево!

Или:

— Ни красоты, ни силы. Одним словом — растение!

Ваня Гребнев с малых лет жил в Железногорске, возникшем в дикой степи. Поначалу здесь вообще трудно приживалась какая-либо зелень, потому люди радовались каждому деревцу, каждому кустику. Вполне понятно, что этот рослый тополь казался юноше красавцем.

Дерябин любил рассказывать своему юному другу о живописном Подмосковье, о могучих дубравах, кудрявых липах и нежных кленах, несказанно красивых в ярком осеннем уборе. Особенно волновал Ваню рассказ о тысячелетнем дубе, качающем на своих ветвях птичьи гнезда и облака, утомленные вечными странствиями. Крона великана так обширна, что под ней вполне смогло бы разместиться целое войско…

— Такой бы нам, в Железногорск! — мечтал Ваня.

Вскоре комбат Дерябин выписался из госпиталя. Прощаясь, он обещал прислать желуди с тысячелетнего дуба.

Через месяц Ваня получил свернутое треугольником письмо. Краткое, написанное наспех, между боями. Комбат писал: «Домой заехать не успел. Попросил в письме свою маму, чтобы она выслала тебе желуди. Пусть растут молодые дубки на страх врагам!»

Это была первая и последняя весточка.

Весной сорок четвертого года Ивану Гребневу вручили небольшую квадратную посылочку. Под обшивкой небеленого холста оказалась картонная коробочка, а в ней, один к одному, бронзово светились тяжелые, словно отполированные, желуди. На дне лежало письмо, написанное крупным слабым почерком:

«Дорогой Ванюша! Посылаю желуди, обещанные тебе моим Алешенькой. Погиб он геройски, в бою под Ростовом. Если посчастливится тебе вырастить дубки, пусть они будут напоминать о вашей дружбе с незабвенным моим сыночком».

Письмо обсуждали на комсомольском собрании. Спорили, где лучше всего посадить подмосковные дубки. В конце концов решили отвести им светлую полянку возле тополя на пришкольном участке. К тому времени школьное здание было возвращено детям.

Ухаживать за деревьями Ваня взялся сам. Да не один, а вдвоем с десятиклассницей Ниной — темнокосой застенчивой девушкой.

Саженцы долго не подавали никаких признаков жизни. Но их заботливые, неутомимые шефы верили, что хотя бы один дубок должен непременно взойти.

Так оно и получилось. Проклюнулся вначале один-разъединственный зеленоватый росток. А дубок ли это? Кто знает… Но все сомнения рассеялись, когда растеньице, потеснив соседние травинки, стало крепнуть и, налившись густой зеленью, выбросило сразу два крепких резных листочка. Ваня оградил дубок сетчатой изгородью, чтобы ребятишки, играя во время перемен, ненароком не помяли малыша.

С каждой новой весной кудрявое деревцо крепло и поднималось ввысь, догоняя своего хозяина. Теперь за дубком ухаживали не только Иван Федорович и Нина Андреевна, но и их первенец — Алеша.

Сейчас трудно установить, кто из них впервые назвал комбатом сильное солнцелюбивое дерево, выращенное на суровой железногорской земле. Но произнесенное однажды название это запало в душу, обрело силу, зазвучало.

…Разные бывают памятники. Из вечного гранита. Из мрамора и бронзы. Из чугуна и нержавеющей стали. Но Иван Федорович считает, что не придумать лучшего памятника, чем наполненный могучими соками жизни живой веселый дуб, в желудях которого дремлют будущие дубравы.

Всю эту простую и вместе с тем удивительную историю я хорошо знала. Сегодня она снова возникла во всех подробностях, и мне захотелось как можно скорее увидеть комбата. Ведь мы с ним не встречались уже несколько лет!

Еще издали я увидела рослое кудрявое дерево, возле которого стоял Иван Федорович — светловолосый крутоплечий человек с хорошим задумчивым лицом.

В эту минуту он наверняка думал о своем друге Алексее Дерябине, в память о котором горит зеленый живой огонь, зажженный доброй рукой от тысячелетнего российского великана…

ВСТРЕЧА С ЮНОСТЬЮ

В трамвайный вагон вошел юноша в спецовке, отливающей металлическим блеском и графитовой пылью.

Лицо паренька — чумазое, но веселое и озорное. Лет не больше шестнадцати.

Остановился неподалеку от автоматической билетной кассы — вроде и в сторонке, и в то же время на виду. Каждый, отрывая билет, невольно бросает уважительный взгляд на рабочего человека.

Невольная улыбка то и дело появляется на открытом подвижном лице подростка. Чувствуется, что он доволен и своей причастностью к заводской профессии, и прошедшим трудовым днем.